Правда, Эвелин не слишком сокрушалась по поводу перчаток.Достаточно того, что у нее была брошь и шпильки, чулки не морщили, а туфли былитуго зашнурованы — Мона это сделала всего день назад. Словом, Эвелин была вполной боевой готовности, чтобы совершить выход в люди. Она не рассматриваласвое лицо в зеркале и вообще на него никогда не глядела, потому что это былоуже не ее, а какое-то чужое лицо. Сморщенное, изрезанное вертикальнымибороздами, оно носило печать излишней мрачности и холодности. Над глазамивыступали большие складки век, брови и подбородок утратили свои былыеочертания. Да и вообще кожи на лице было слишком много для поддерживающих еекостей.

Хорошо было бы обдумать свое путешествие заранее. ВдругЭвелин вспомнила, что Гиффорд умерла. Выходит, если что-нибудь случится — кпримеру, Эвелин упадет и разобьется или, чего доброго, заблудится, — никтоне впадет в истерику, как это бывало с ее ныне покойной внучкой. От этой мыслиЭвелин стало легко и радостно. Как ни странно, ощутить себя свободной от любвиГиффорд оказалось очень приятно. Как будто ворота в мир открылись еще шире.Вскоре это облегчение, или своего рода освобождение, познает и Мона. Но не сразу.

Миновав длинный холл с высокими потолками, Эвелин открылавходную дверь. Уже год она не спускалась по ступенькам крыльца. Даже в деньсвадьбы Роуан кто-то пронес ее по лестнице на руках. Дело в том, что по бокамне было перил, за которые можно было держаться. Они сгнили много лет назад, аАлисия с Патриком, не удосужившись их починить, окончательно сломали и кинулипод дом.

— Этот дом построил мой прадедушка! — возмутиласьтогда Эвелин. — Он лично заказал эти перила, выбрав их по каталогу. Атеперь во что они превратились? И как вам не стыдно? Как вы могли допуститьтакое?

Впрочем, пошли они ко всем чертям собачьим!

Вместе с ее дедушкой Тобиасом! До чего же она ненавиделаэтого мрачного типа, преследовавшего ее как тень на протяжении всего детства.Сколько раз этот сумасшедший хватал ее за руку и шипел, словно змея: «Ведьма! Авот и ведьмина метка. Взгляни на нее». При этом он тыкал в ее крошечный шестойпальчик. Она никогда ничего не отвечала, а просто молча его ненавидела. За всюжизнь она не сказала ему ни единого слова.

Однако дом уже давно начал рушиться, и это было гораздоважнее ее лютой ненависти к человеку, который его построил. Возможно,строительство этого дома было единственной заслугой Тобиаса Мэйфейра. Ихчудесная плантация Фонтевро, как ей сказали, погибла в топях. По крайней мере,она всегда получала такой ответ на свою просьбу отвезти ее туда. «Тот старыйдом? — говорили ей. — Да его Байю [25] затопила!»Хотя не исключено, что ей намеренно лгали. Может, если ей удастся доковылять доФонтевро, она собственными глазами увидит, что их дом до сих пор стоит напрежнем месте.

Но это уже было явно из области грез. Меж тем перекрестокАмелия-стрит с бульваром, величественный и красивый, находился совсем рядом.Нужно было что-то предпринять…

Не важно, есть перила или нет, с такой помощницей, кактрость, одолеть ступеньки не составит большого труда особенно сейчас, когда онастала хорошо видеть. Итак, бабушка Эвелин спустилась вниз и, пройдя по дорожке,открыла металлическую калитку. Подумать только! За столько лет она впервыевышла за пределы дома!

Бросив взгляд на видневшиеся вдали машины, Эвелин, неостанавливаясь, пересекла сначала ту сторону улицы, что располагалась ближе козеру, а потом, немного передохнув, и ту, что находилась ближе к реке.

Эта часть улицы ей всегда была по душе. Она знала, чтоПатрик, как обычно, завтракает в ресторане на углу.

Миновав Амелия-стрит, затем еще одну небольшую улочку,носившую название Антонайн, Эвелин остановилась на углу и заглянула в окноресторана. Бледный и худой до костлявости Патрик сидел, как всегда, запоследним столом — пил пиво, ел яйца и читал газету. Он даже не заметил ее. Такон просидит до полудня, затем, возможно, ненадолго прогуляется в центр города,чтобы пропустить рюмку-другую в одном из своих любимых баров. Во второйполовине дня, скорее всего, проснется Алисия. Позвонит Патрику в бар инабросится на него с криком, требуя, чтобы он шел домой.

Итак, Патрик сидел в ресторане и не видел Эвелин. Развемогло ему прийти в голову, что она решится без посторонней помощи выйти издому?

И все-таки здорово, что она это сделала! Это было именно то,чего ей не хватало. Никем не замеченная, она продолжала идти по улице, пока неоказалась в центре города.

До чего хороши были черноствольные дубы и низкая трава впарке! После Марди-Гра осталось много неубранного мусора. Он валялся в сточныхканавах и вокруг специальных контейнеров, которых всегда не хватало, чтобысправиться с таким количеством отходов.

Эвелин шла дальше. Когда она приблизилась к обветшалым,выкрашенным в грязно-коричневый цвет передвижным туалетам, которые привезлисюда на время Марди-Гра, в нос ей ударил мерзкий запах экскрементов. Но она неостановилась и не повернула назад, а двигалась дальше и дальше поЛуизиана-авеню. Куда бы она ни бросила взгляд, повсюду был мусор. Даже надеревьях висели пластиковые бусы. Очевидно, кто-то забросил их туда во времягулянья, а теперь они отливали бликами на солнце.

Она остановилась на перекрестке, ожидая, когда переключитсясигнал светофора. Рядом с ней стояла прилично одетая темнокожая дама.

— Доброе утро, Патрисия, — поприветствовала ееЭвелин. Та в недоумении уставилась на нее из-под своей черной соломеннойшляпки.

— Неужели это вы, мисс Эвелин? Но что вы тут делаете?

— Направляюсь в Садовый квартал. Со мной все будетхорошо, Патрисия. У меня есть трость. Хотелось бы еще надеть шляпу и перчатки,но их у меня в гардеробе, к сожалению, не нашлось.

— Какая досада, мисс Эвелин! — воскликнула пожилаядама мягким, бархатистым голосом.

Патрисия была премилой старушенцией, которая почти никогдане разлучалась со своим внуком — его темная кожа могла бы с возрастомпосветлеть, но, очевидно, этого не произошло, по крайней мере пока.

— О, за меня не переживайте, — сказалаЭвелин. — Где-то здесь, в Садовом квартале, находится моя внучатаяплемянница. Мне надо отдать ей виктролу.

Внезапно Эвелин поняла, что ее приятельница ни сном ни духомне ведает о таких вещах, как виктрола, и сразу же осеклась. Патрисия частенькоостанавливалась у ворот дома Эвелин, чтобы перекинуться с ней словцом-другим,но она ничего не знала о семейных делах. Да и откуда ей было знать?