в разговоре. Жесткая шерсть топорщилась во все стороны, одно ухо обвисло, из перекошенной пасти торчал клык. Мануэль посмотрел на Ногейру, улыбнулся и кивнул.

* * *

Заставленная машинами парковка возле борделя была залита розовым и голубым светом от вывески. Гвардеец сделал круг и наконец приткнулся в углу, довольно далеко от входа. Заглушил двигатель и нежно погладил руль.

— Великолепный экземпляр, сеньор. Наверное, стоит целое состояние…

— В прошлом году продали немало моих книг, — ответил писатель, ожидая услышать в ответ какую-нибудь колкость, но ее не последовало.

— У вас нет повода жаловаться, — сказал Ногейра и провел пальцами по приборной доске. Гвардеец был в хорошем расположении духа, и Ортигоса решил этим воспользоваться.

— Ногейра, не знаю, способны ли вы понять мои чувства, но находиться в этом заведении мне весьма непросто…

— Предпочтете подождать здесь? — спросил лейтенант.

— Если вы не возражаете.

Гвардеец ничего не ответил, открыл дверь, вышел из машины и направился входу в бордель. Мануэль наблюдал, как куртка Ногейры меняет цвет в неоновом свете вывески по мере того, как лейтенант пересекает парковку. Писатель помог собаке перебраться на водительское сиденье, включил радио и приготовился ждать, вспоминая доброжелательное предупреждение Даниэля, что на следующий день все мышцы будут болеть.

Стук в окно заставил Ортигосу вздрогнуть. Он повернулся и увидел женское лицо: молодая проститутка по кличке Малышка. Мануэль хотел было выйти, но девушка не дала ему открыть дверь и жестами показала, чтобы он опустил стекло.

— Привет! — сказала путана. Голос у нее был неожиданно хриплый, будто простуженный.

Писатель ошеломленно смотрел на нее. Малышка снова заговорила:

— Знаешь, кто я? — Она слегка присела, и ее лицо было теперь совсем близко.

— Да.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать, но не внутри.

— Садись в машину, на улице холодно.

— Нет. Если ты откроешь дверь, Мамут увидит свет и притащится, — она махнула в сторону белобрысого ковбоя-охранника у входа, — чтобы проверить, в чем дело. Кроме того, нам запрещено выходить на парковку. Хозяйка этого не любит, боится, что деньги пройдут мимо нее.

Ортигоса кивнул и, пользуясь случаем, внимательно рассмотрел девушку. Она и вправду была хороша. Большие глаза беззастенчиво изучали его, оценивая возраст, одежду, положение в обществе. Пухлые розовые губы выглядели вполне невинными. Овальное, идеальной формы лицо обрамляли густые темные волосы. Писатель вспомнил красивую девушку-сержанта, которая вторглась в его дом, чтобы принести худшую в мире новость. Наверное, это знак. Похоже, что все милые девушки будут информировать его о чем-то ужасном. А раз так, он был готов их возненавидеть.

— И что ты хотела мне сообщить? — настороженно спросил Мануэль.

— Мы ничего не делали.

— Что? — переспросил сбитый с толку Ортигоса.

— Твой парень ничем со мной не занимался.

Писатель открыл рот, не зная, что сказать.

— Двойное отрицание, — отметила девушка, улыбнувшись одной ей понятной шутке. — Нет, ну кое-что мы, конечно, делали. Разговаривали. Но не трахались.

Мануэль продолжал молча смотреть на Малышку, не в силах выдавить ни слова.

— Вот его брат — тот постоянный клиент. Часто приходил. И твой парень его сопровождал.

— Он мой муж, — глухо ответил Ортигоса. Проститутка продолжала говорить, похоже не услышав его слов.

— В первый раз, когда они пришли вместе, дон Сантьяго был очень пьян и настаивал, чтобы брат выбрал девушку. Сеньор Альваро указал на меня, однако когда мы поднялись в комнату, объяснил, что предпочел уступить, чтобы не пускаться в объяснения, но намерен хранить верность своему партнеру, поэтому спать со мной не будет. Сантьяго уже оплатил мои услуги, но его брат добавил еще денег и просил никому ничего не рассказывать. Мне было все равно. Я бы с ним потрахалась — такой красавчик! — но когда вчера увидела тебя, то поняла, что дело тут не только в нежелании изменять. — Малышка улыбнулась и слегка наклонила голову. — Альваро приходил еще пару раз, три от силы. И каждый раз все повторялось. Мы поднимались наверх, болтали, он мне платил, и всё. Вчера я видела вас с Ногейрой. А сегодня хозяйка предупредила меня и Мили, что вы интересуетесь подробностями визитов братьев де Давила. Я не могла рассказать ей правду: Ньевес пристально следит за тем, чтобы все клиенты были довольны, чтобы потом никто не появился и не начал требовать вернуть деньги. Это, конечно, не тот случай, но если б она узнала, что я получала двойную оплату…

Девушка протянула худенькую руку с черными накладными ногтями и ухватилась за дверь, чтобы не упасть.

— Зачем ты это мне рассказываешь?

Малышка улыбнулась слишком грустной для столь юной особы улыбкой.

— Сегодня нечасто встретишь благородного человека. А твой парень как раз таким и был. Ты заслуживаешь знать правду.

Мануэль растроганно кивнул.

— Пора возвращаться, а то меня хватятся. А я и отвертеться не смогу, потому что не курю. — Глаза путаны вдруг расширились. — И наркотики я тоже не принимаю. Стараюсь жить скромно и откладывать деньги. — Она замолчала, не сводя глаз с Мануэля.

— А! — понял писатель и вытянул ноющие ноги, чтобы достать из кармана куртки бумажник. Он достал пятьдесят евро, секунду подумал и добавил еще пятьдесят. Девушка схватила банкноты с такой скоростью, словно работала крупье в казино.

— Удачи тебе! Кстати, милый пес.

Малышка, пригибаясь, принялась лавировать между машинами и скрылась из виду.

Ортигоса поднял стекло и посмотрел на пса.

— Понял, Кофеёк? Всего сто евро — и тебя сочтут красавцем.

Собака с довольным видом вильнула хвостом, хотя по привычке смотрела в сторону, словно копируя поведение писателя: делать вид, что все происходящее его не касается.

Неизвестность мучительнее всего. С того момента, как красивая женщина-сержант сообщила Мануэлю о смерти Альваро, его словно безостановочно буравила невидимая дрель. Ситуацию усугубляло вскрывшееся предательство мужа и явно насмешливое отношение Ногейры и Сантьяго. Жгучее чувство стыда разъедало изнутри. Ортигоса решил не обращать на это внимания, сбежать от боли и спрятаться от всех, но не опускать головы. Он закрылся от всего, что не касалось его привычной жизни, и решил, что лучшая защита — это нападение. Мануэль, оскорбленный тем, что у Альваро были от него секреты, и требовавший от всех сообщить ему правду, тоже лгал. Он придумал себе оправдание, что хочет отгородиться от вранья, но на самом деле пытался сбежать от реальности и закрывал глаза на тревожные знаки, свидетельствующие о разрушительном процессе, который протекал внутри и грозил уничтожить его. Писатель придумал себе миссию и продолжал бороться с собой, противодействуя разрывающим его изнутри силам. Он совершил самую серьезную ошибку, на которую только способен человек, нарушив главные принципы, коими руководствовался с детства. Ортигоса врал