— Патапий, вели-ка послать за МатвеемБердичевским. И живо, на легкой ноге.

* * *

Матвей Бенционович очень волновался.

Не из-за полицмейстера — тот был как шелковый.То есть поначалу, когда увидел постановление об аресте, побледнел и весь, досамой кромки волос, покрылся испариной, но когда Бердичевский разъяснил ему,что после провала зытяцкого дела карта синодального инспектора так или иначебита, Феликс Станиславович окреп духом и взялся за дело с исключительнойраспорядительностью.

Беспокойство товарища прокурора было вызваноне сомнениями в лояльности полиции, а высокой ответственностью поручения и, ещеболее того, некоторой зыбкостью улик. Собственно, улик как таковых почти и небыло — одни подозрительные обстоятельства, на которых настоящего обвинения невыстроишь. Ну, был Бубенцов там-то и там-то, ну, мог совершить то-то и то-то,так что с того? Хороший защитник от этих предположений камня на камне неоставит. Тут требовалась большая предварительная работа, и Матвей Бенционович небыл уверен, что справится. На минуту даже подумалось с завистью о дознателяхбылых времен. То-то спокойное у них житье было. Хватай подозрительного, вешайна дыбу, и признается сам как миленький. Конечно, Бердичевский, будучичеловеком передовым и цивилизованным, подумал про дыбу не всерьез, но безпризнания самого обвиняемого тут было не обойтись, а не таков Владимир ЛьвовичБубенцов, чтобы самому на себя показывать. Все надежды Бердичевский возлагал надопрос инспекторовых приспешников, Спасенного и Черкеса. Поработать с каждым поотдельности — глядишь, и выявятся какие-нибудь несоответствия, зацепочки,кончики. Чтоб потянуть за такой кончик да размотать весь клубок.

Вот бы попытка к бегству или того паче —сопротивление аресту, размечтался Матвей Бенционович, когда уже ехали назадержание.

На всякий случай — как-никак арест убийцы —подготовили операцию по всей форме. Лагранж собрал три десятка городовых истражников, велел смазать револьверы и самолично проверил, все ли помнят, какстрелять.

Прежде чем выехать, полицмейстер нарисовал набумажке целый план.

— Вот этот кружок, Матвей Бенционович,площадь. Пунктир — это ограда, за которой двор «Великокняжеской». Большойквадрат — сама гостиница, маленький — «генеральский» флигель. Бубенцов у себя,мои уже проверили. Половину людей расположу по периметру площади, остальнымвелю затаиться за оградой. Внутрь войдем только мы с вами и еще два-тричеловечка…

— Нет, — перебил его Бердичевский. — Во дворвойду я один. Если нагрянем такой оравой, увидят через окно и, не дай Бог,запрутся, уничтожат улики. А я очень надеюсь обнаружить там что-нибудьполезное. Войду тихонько, как бы с визитом. Приглашу Бубенцова для беседы — нухоть бы к губернатору. А как выйдем во двор, тут его, голубчика, и заарестуем.Если же у меня возникнут затруднения, я вам крикну, чтоб выручали.

— Зачем же вам горло натруждать? — укоризненнопокачал головой совершенно прирученный Лагранж. — Вот вам мой свисточек.Дунете, и я тут же предстану перед вами как лист перед травой-с.

На самом деле, помимо деловых соображений,были у Матвея Бенционовича еще и личные основания для того, чтобы взятьБубенцова собственноручно. Очень уж хотелось поквитаться с подлым петербуржцемза памятный щелчок по носу. С предвкушением, недостойным христианина, но оттогоне менее сладостным, представлялось, как исказится и побелеет надменнаябубенцовская физиономия, когда он, Бердичевский, этак небрежно скажет:

— Извольте-ка заложить руки за спину. Яобъявляю вас арестованным.

Или, еще лучше, светским тоном:

— Знаете, сударь, а ведь вы арестованы. Воткакая неприятность.

* * *

И все же, когда в Одиночестве пересекал двор,стало не по себе. Стиснулось в животе и горло пересохло.

Собираясь с духом, Матвей Бенционович с полминутыпостоял на крылечке «генеральского» флигеля. Здесь, в опрятном одноэтажномдомике, располагался самый лучший во всей гостинице апартамент, предназначенныйдля высоких особ, которые прибывали в губернию по казенной надобности, а такжепросто для богатых людей, кто считает зазорным селиться под одной крышей спрочими постояльцами.

Окна флигеля были закрыты занавесками, иБердичевский вдруг испугался — не ошибся ли Лагранж. Вдруг Бубенцова здесь нет?

От испуга за дело пустая нервическая слабостьретировалась, и Матвей Бенционович даже не стал, как собирался, звонить вколокольчик — просто толкнул дверь и вошел.

Из прихожей попал в большую комнату, всюзаставленную раскрытыми сундуками и чемоданами. У стола сидели Спасенный иМурад Джураев, переставляя по доске белые и черные камни. Должно быть, нарды,догадался Матвей Бенционович, не признававший никаких игр, кроме шахмат ипреферанса.

— Доложите господину Бубенцову, что егонемедленно желает видеть товарищ окружного прокурора Бердичевский, — ледянымтоном произнес он, обращаясь к секретарю.

Тот почтительно поклонился и исчез за дверью,что вела внутрь покоев. Черкес на посетителя взглянул мельком и снова уставилсяна доску, бормоча под нос что-то невнятное. Примечательно было то, что даже впомещении дикий человек не снимал папахи и неизменного кинжала.

Вернулся Спасенный, сказал:

— Пожалуйте-с.

Хмурый Бубенцов сидел за столом, что-то писал.Не приподнялся, не поздоровался. Лишь на миг оторвал взгляд от бумаг и спросил:

— Что нужно?

От такой явной грубости Матвей Бенционовичокончательно успокоился, потому что известно: кто громко лает, тот не кусается.Укусить Бубенцову было уже нечем — зубки затупились.

— Собираетесь уезжать? — учтиво осведомилсятоварищ прокурора.

— Да. — Владимир Львович в сердцах швырнулручку, и по зеленому сукну полетели чернильные брызги, — После того какгубернатор по вашему представлению распорядился прекратить расследование, мнетут больше делать нечего. Ничего, господа заволжцы, съезжу в Петербург и вернусь.И тогда пущу всю вашу богадельню по ветру.

Никогда еще Матвей Бенционович не виделсинодального инспектора в таком раздражении. И куда только подаваласьвсегдашняя ленивая снисходительность?

— Так сразу не выйдет, — как бы сокрушаясь,вздохнул Бердичевский.

— Что «не выйдет»?

— Уехать. — Матвей Бенционович еще и рукамиразвел, совсем уж входя в роль. — Антон Антонович просят вас немедленно к нимпожаловать. И даже приказывают.