придавала ей вид ребенка, утонувшего в отцовском пальто. Даже голос звучал по-иному, может, потому что отличался от того, который я раньше мысленно игнорировала. Та Лэйси была холодна, как рептилия. Лэйси во плоти оказалась теплокровной, на ключицах блестели капельки пота, пальцы постукивали по приборной панели.

– Сейчас или никогда, Декс.

Я села в машину.

– Ты вернулась, – проговорила я.

– Вернулась.

Я обняла ее – мне показалось, что так надо. Она в неподходящий момент подалась навстречу мне, и мы стукнулись лбами.

– Извини, – сказала я.

– Никогда не извиняйся, помнишь?

Прежде между нами никогда не возникало неловкости. Я ждала, когда она начнет рассказывать мне, где была. А она, наверное, ждала, пока я спрошу об этом.

– Уже поздно, – сказала я. – Мне пора домой. Может, потусуемся завтра после школы или типа того?

Она передразнила:

– «Может, потусуемся завтра после школы? Или типа того»? – Усталый вздох. – Мне казалось, я тебя лучше выдрессировала.

– Я тебе не собачка. – Вышло грубее, чем я хотела, но передернуло только меня. Я поняла, что Лэйси прочитала у меня на лице желание взять свои слова обратно. Тут она все же улыбнулась.

– Давай уедем отсюда, – сказала она.

Я не возразила. Почему ты никогда сама не решаешь, спросила бы Никки. Но для решений существовала Лэйси.

– Не знаю, куда, – сказала она, словно я спрашивала об этом. – Куда угодно. Как обычно.

Она опустила стекла, прибавила звук Барби-магнитолы, и мы помчались в ночи. Как в старые добрые времена.

* * *

Поехали к озеру. Не к нашему озеру, а к пруду на восточной стороне, покрытому водорослями и мячиками для гольфа. Лэйси всегда воспринимала его как личное оскорбление.

– Сюда, – сказала она, пробираясь по траве к гнилому причалу. Тут не было фонарей, как не было и луны за полупрозрачными летними облаками. И без радио нечем было заполнить пустоту между нами.

– Ты по мне скучала, – сказала Лэйси.

– Ну конечно, скучала.

– Считала дни до моего возвращения, оставляя на стене метки губной помадой, как томящийся от любви каторжник, вопила в бесчувственную вселенную: пожалуйста, дорогой боженька, верни мне Лэйси.

– Не помадой. Кровью.

– Естественно.

Мы играли в игру: вместе мы рассказывали мою историю лучше, чем справилась бы я сама.

– Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы спрашивать, – говорила она мне когда-то. – Все равно, что спрашивать свой локоть: «Как ты себя чувствуешь?»

Когда что-то является частью тебя, говорила она, просто знаешь, вот и всё. Но я не знала; мне приходилось щуриться в темноте, высматривать тени у нее на лице и задавать вопросы.

– Где ты была? – спросила я, и какую бы игру мы ни вели, я проиграла. – Почему вернулась?

Раздался резкий шлепок, затем другой. Она сбросила свои синие в горошек шлепанцы, которые мы украли весной в «Вулворте». И положила босые ступни мне на колени.

– Ты разве не знаешь, Декс? – Было странно слышать, как она произносит мое имя. То имя. Будто вымышленный друг вдруг ожил, подумалось мне. Папа однажды читал мне книжку об этом, когда я была маленькой. После чего мне несколько недель снились кошмары. – Я всегда возвращаюсь.

– Но куда ты уезжала? Зачем? – Я запнулась, прежде чем успела добавить: «Почему ты уехала без меня?» Скромная победа.

Звук пронесшейся мимо машины, потом еще одной. Вот сколько ей понадобилось времени, чтобы ответить: мерило расстояния между вопросом и знанием; две машины на пустынной дороге.

– Господи, Декс, а как ты думаешь? Ублюдок и его потаскуха-жена меня услали.

Такой вариант мне в голову не приходил. Что она меня не предавала. А вот я предала ее, не подумав об этом.

– Они сказали, что не знают, куда ты делась.

– Ну надо же, они тебе соврали? Кто бы мог подумать!

– Куда они тебя услали?

Она фыркнула:

– Туда, куда обычно отправляют заблудших дочерей. Скажем так: в санаторий. Только с добавкой Иисуса.

Значит, не Сиэтл, не Нью-Йорк, не съемки в музыкальных клипах, не бродячая жизнь, а это. Я ждала, когда что-нибудь почувствую.

– Ты думаешь: «О нет, Лэйси, какой ужас! Если бы я только знала, я бы тебя вызволила».

– Там было… было плохо?

– Ох, Декс, ты только глянь на себя. – Она обвела мои щеки пальцем и ущипнула меня. – Жутко мило, когда ты изображаешь беспокойство и вот так складываешь губки.

Я уже забыла, как она смеется.

– Думаешь, Ублюдок в силах заставить меня страдать? Я тебя умоляю! Отвратный летний лагерь с оболваненными овцами. Десять минут – и я там главная.

– Не сомневаюсь.

– А ты, Декс? Что ты делала на каникулах? Кроме того, что отчаянно скучала по мне?

Я пожала плечами.

Мне хотелось все ей рассказать – про вечеринку и ее последствия, про странности Никки, про охлаждение между мной и отцом. Да, мне хотелось рассказать.

– Обычное лето, – сказала я. – Ты же понимаешь.

Лэйси зачерпнула пригоршню грязи и швырнула ее в озерцо. Когда та достигла поверхности воды, раздался неприятный шлепок.

– Забудем о прошлом. Давай поговорим о будущем. Ты готова выслушать план?

– Какой план?

– До чего ты тормозная, Декс. Надо над этим поработать. Что мы делали в мае, когда нас так грубо прервали? Что значилось в первом пункте нашей повестки?

Я помотала головой.

– Месть, Декс. Свергнуть дрянь с ее трона, заставить ее заплатить за то, что она нас поимела. Кто, по-твоему, навел Ублюдка на мой тайник? Почему меня вообще услали?

– Не думаю, что Никки донесла. Что могла донести.

– Да ты охренела? Именно она и донесла! А теперь заплатит.

– А может, ну ее совсем, Лэйси? Начнем сначала. Ты же сама сказала: забудем о прошлом.

– Ты, которая таит обиду с третьего класса, хочешь забыть о прошлом?

– Да.

– Нет.

– Да. Хочу.

– Нет, не хочешь. «Да, хочу». Нет, не хочешь, – да, хочу – нет – да… – Она высунула язык. – Мы же не шестилетки, к чему такие игры. А кроме того, ты знаешь: я всегда выигрываю.

Мне припомнился особенно неприятный эпизод полуночной игры в вопросы и ответы с водкой в качестве ставки и одновременно смазки. Чем больше я пила, тем больше проигрывала, чем больше проигрывала, тем больше пила. Помню, как Лэйси, подзуживая меня, пихала мне в руку стопки.

– Я не хочу больше об этом говорить, – пробормотала я.

– Не позволяй ей тебя запугать.

– Она меня не запугивает. Она… – Я не смогла сказать ей правду, всю правду. – Она извинилась. Я приняла извинения. Проехали.

Лэйси разразилась хохотом:

– Охренеть. Она извинилась? Спорю, пообещала никогда больше тебя не третировать, чтоб ей провалиться на месте?

– Примерно так.

– Знаешь, кто тоже наобещал кучу