За розовыми очками, через которые она смотрит на мир,история набирает ход, увлекая и чтеца, и слушателя.

Дочитав очередную главу, Джек закрывает книгу и зевает.

Генри встает и потягивается. Они идут к двери, Генри выходитвместе с Джеком под бескрайнее, усыпанное звездами небо.

— Хочу задать тебе один вопрос, — нарушает тишину Генри.

— Валяй.

— Попав в полицейский участок, ты действительно почувствовалсебя копом? Тебе казалось, что ты им прикидываешься?

— Знаешь, меня самого это удивило, — отвечает Джек. — Едвапереступив порог, я снова стал копом.

— Хорошо.

— Почему хорошо?

— Потому что твои слова означают, что ты бежишь навстречусвоему таинственному секрету, а не от него.

Качая головой и улыбаясь, сознательно не отвечая Генри, Джексадится за руль и уже из кабины прощается с хозяином.

Двигатель кашляет и заводится, вспыхивают фары, Джек едетдомой.

Не столь уж много часов спустя Джек вышагивает по пустынномупарку развлечений под серым осенним небом. Оставляет позади лоток по продажехот-догов, тир, павильон игровых автоматов.

Прошел дождь, но в воздухе пахнет новым. Неподалеку кто-тоиграет на гитаре. Вроде бы мелодия веселая, но Джека она пугает. Нечего ему тутделать. Это старое место, опасное место. Он проходит мимо русских горок. Передаттракционом щит: «СПИДИ ОПОПАНАКС ОТКРОЕТСЯ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ[59] 1982 ГОДА —ТОГДА И УВИДИМСЯ».

«Опопанакс», — думает Джек, только он более не Джек; теперьон Джеки. Точнее, Джеки-бои, и он и его мать бегут. От кого? От Слоута,разумеется. От пугающе опасного дяди Моргана.

«Спиди, — думает Джек, и, словно получив его телепатическийсигнал, густой, чуть глотающий слова голос начинает петь:

— „Малиновка вдаль

Улетает, звеня,

Нет голоса в мире чудесней…

И нет больше слез,

Где мерцание звезд

Подпевает в такт ее песне…“»

«Нет, — думает Джек. — Я не хочу тебя видеть. Я не хочуслышать твою песню. Ты не можешь быть здесь, ты умер. Умер на пирсеСанта-Моники. Старый лысый чернокожий мужчина, лежащий под застывшими лошадкамикарусели».

Да нет же. Когда возвращается логика полицейского, онапробирается и в сны. Ему не требуется много времени, чтобы понять, что это неСайта-Моника: слишком холодно и слишком далеко в прошлом. Это земля прошлого, вкоторую Джеки и Королева Пчел убежали из Калифорнии. И бежали неостанавливаясь, пока не добрались до другого побережья, до места, куда ЛилиКевинью Сойер…

Нет, я не думаю об этом, я никогда не думаю об этом.

…пришла, чтобы умереть.

«Проснись, немедленно проснись, соня!»

Голос его давнего друга.

Друга, как бы не так. Это он указал мне путь, на которомменя ждало столько преград, он встал между мной и Ричардом, моим настоящимдругом. Из-за него я едва не погиб, едва не сошел с ума.

«Просыпайся, просыпайся, вылезай из кровати!»

Просыпайся-просыпайся. Пора взглянуть в лицо страшномуопопанаксу. Пора вернуться в не такое уж милое прошлое.

— Нет, — шепчет Джек, и дорожка тут же заканчивается.Впереди карусель, вроде той, что была на пирсе Санта-Моники, вроде той, которуюон видел… ну, в прошлом. Это гибрид, плод воображения, не существующий низдесь, ни там. Но вот о человеке, который с гитарой на коленях сидит под однойиз застывших лошадок, такого сказать нельзя. Джеки-бои всегда и везде узнал быэто лицо, и его сердце вновь переполняется любовью.

Он борется с ней, но это борьба, в которой очень немногиемогли бы выйти победителями, и уж конечно, не те, кто внезапно вернулся вдалекое детство.

— Спиди! — кричит он.

Старик смотрит на него, и его коричневое лицо расплывается вулыбке.

— Странник Джек! Как мне недоставало тебя, сынок.

— Мне тоже, — говорит Джек. — Я больше не странствую. Осел вВисконсине. Это… — Он указывает на волшебным образом вернувшееся тело мальчика,футболку и джинсы. — Это сон.

— Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, тебепредстоят новые странствия, Джек. Я уже не один день пытаюсь тебе это сообщить.

— О чем ты?

Улыбка Спиди по центру остается лукавой, по краям —раздраженной.

— Не морочь мне голову, Джеки. Посылал тебе перышки, не такли? Посылал тебе яйцо малиновки. И не одно.

— Почему люди не могут оставить меня в покое? — спрашиваетДжек. Голос его подозрительно дрожит. В нем уже слышатся близкие слезы. — Ты…Генри… Дейл.

— Прекрати, — сурово осекает его Спиди. — Для сюсюканьявремени больше нет. Игра пошла жесткая. Или нет?

— Спиди…

— У тебя твоя работа, у меня — моя. Одна и та же, междупрочим. Так что не вздумай хныкать при мне, Джек, не заставляй меня вправлятьтебе мозги. Ты — копписмен, каким всегда и был.

— Я вышел на…

— Хрена с два! Он уже убил детей, и это плохо. Он будетубивать и дальше, если ты ему позволишь, это еще хуже. Но тот, кто сейчас унего… — Спиди наклоняется вперед, черные глаза сверкают на темном лице. —Мальчика нужно вернуть, и как можно скорее. Если ты не сможешь привести егоназад, тебе придется убить его, хотя мне не хочется даже думать об этом. Потомучто он — Разрушитель. И очень могущественный. И ему, возможно, понадобится лишьеще один, чтобы разрушить ее.

— Понадобится кому? — спрашивает Джек.

— Алому королю.

Спиди смотрит на него, потом отвечает строкой из песни:

«…И нет больше слез,

Где мерцание звезд

Подпевает в такт ее песне…»

— Спиди, я не могу!

Рука резко проходится по струнам. Спиди бросает надвенадцатилетнего Джека такой ледяной взгляд, что холод пробирает мальчика докостей. Когда Спиди Паркер вновь начинает говорить, в голосе явственнеечувствуется южный акцент. И презрение.