Затем, очень осторожно, он снимает крышку и откладывает всторону. Ничего не взрывается. Но впечатление такое, будто кто-то наполнилкоробку из-под кроссовок «Нью баланс» ночью. Тут до Джека доходит, что вкоробке — вороньи перья, и по его рукам бегут мурашки.

Он протягивает к ним руки, замирает. Касаться этих перьевему не хочется, как нет у него желания касаться полуразложившегося трупаумершего от черной оспы, но под перьями что-то лежит. Он это видит. Взятьперчатки? Они в стенном шкафу холла…

— На хрен перчатки, — говорит Джек и выворачивает содержимоекоробки на оберточную бумагу, которая лежит рядом с ним на крыльце. Потокперьев колышется, хотя утренний ветерок отсутствует напрочь. Потом на бумагу состуком падает какой-то предмет. А мгновение спустя в нос Джеку ударяетнеприятный запах, словно вонь протухшей колбасы.

Кто-то прислал мистеру Сойеру с Норвэй-Вэлли-роудзапятнанную кровью детскую кроссовку. Кто-то обглодал и саму кроссовку, и то,что находилось в ней. Он видит когда-то белую, а теперь скорее бурую материю:остатки носка. А в носке — лохмотья кожи. Это не просто детская кроссовка «Ньюбаланс».

Это детская кроссовка «Нью баланс» со стопой ребенка внутри,со щиколоткой, обглоданной каким-то животным.

«Посылка от него, — думает Джек. — От Рыбака».

Рыбак дразнит его. Говорит: «Если хочешь, пожалуйста, залезай.Вода что надо, Джеки-бои, отличная вода».

Джек встает. Сердце бьется часто-часто, удары набегают одинна другой, так что их и не сосчитать. Капли пота на лбу налились и уже катятсявниз, по щекам, словно слезы, губы, кисти, стопы онемели… однако он приказываетсебе успокоиться. В Лос-Анджелесе, у опор мостов и в путепроводах подавтомагистралями, ему доводилось видеть кое-что и похуже.

Это не первая в его практике отрезанная конечность. Однажды,в 1997-м, он и его напарник Кирби Тесье нашли яйцо, лежащее на бачке втуалетной кабинке публичной библиотеки в Калвер-Сити. И выглядело оно совсемкак несвежее сваренное куриное яйцо. Вот Джек и приказывает себе успокоиться.

Встает и спускается по ступенькам крыльца. Проходит мимокапота своего «додж рам» цвета темного бургундского с установленной в кабинестереосистемой высшего класса; проходит мимо кормушки для птиц, которую они сДейлом поставили на краю северного поля через месяц или два, как Джек переехалв этот лучший во вселенной дом. Он говорит себе, что это вещественныедоказательства, ничего больше. Еще одна часть петли палача, которую Рыбакзатянет на собственной шее. Он говорит себе, что присланный ему «подарок» надовоспринимать не как часть тела ребенка, не как часть тела маленькой Ирмы, а как«Вещественное доказательство А». Он чувствует, что от росы становятся мокрымиего голые щиколотки и брючины, знает, что долгая прогулка по мокрой травебезвозвратно испортит его туфли от «Гуччи», которые обошлись в пятьсотдолларов. Что с того? Он достаточно богат, чтобы не обращать внимания на такиемелочи; будь у него такое желание, в его шкафах стояло бы столько же пар обуви,сколько у Имельды Маркое. Главное в том, что он спокоен. Кто-то прислал емукоробку из-под обуви с человеческой ногой внутри, под покровом ночи положил накрыльцо, но он спокоен. Это вещественное доказательство, ничего больше. А он?Он — копписмен. Вещественные доказательства — его хлеб и вода. Ему нужно тольконемного проветриться очистить нос от запаха протухшей колбасы, который поднялсяиз коробки…

К горлу подкатывает тошнота, он ускоряет шаг. Рассудокчувствует нарастание напряжения («Мой спокойный рассудок», — говорит он себе).Что-то готовится сломаться… или измениться… или измениться в обратную сторону.

Он уже бежит, наращивая расстояние от обглоданной иокровавленной кроссовки, лежащей на крыльце его идеального дома, отсобственного ужаса. Но чувство нарастающего напряжения, приближениякритического момента остается с ним. Перед мысленным взором начинают возникатьлица, каждое в сопровождении саундтрека. Лица и голоса, которые он игнорировалдвадцать, а то и больше лет. Раньше, если возникали эти лица или звучали этиголоса, он убеждал себя, что все это ложь, просто когда-то давно он былмаленьким мальчиком, который подхватил невроз матери, как простуду, и выдумалсказочку, захватывающую сказочку, главным героем которой стал спасающийлюбимого мамика Джек. В действительности ничего этого не было, и к шестнадцатигодам он все забыл. Но тогда он был спокоен. Так же, как спокоен сейчас, сломяголову несясь по северному полю, оставляя за собой темный след и облачкаперепуганных бабочек, но проделывая все это в абсолютном спокойствии.

Узкое лицо, узкие глаза под сдвинутой набок белой бумажнойшапкой: «Если сможешь прикатывать мне бочонок с пивом, когда он мнепонадобится, работа твоя». Смоуки Апдайк из Оутли, штат Нью-Йорк, где люди пилипиво, а потом ели стаканы.

Оутли, где что-то водилось в тоннеле неподалеку от городка игде Смоуки держал его в плену. Пока…

Пронзительный взгляд, фальшивая улыбка, ослепительно белыйкостюм: «Я встречал тебя раньше, Джек… где? Скажи мне. Исповедуйся». Гарднер,проповедник из Индианы, которого также звали Осмонд. Осмонд — в каком-то другоммире.

Широкое, волосатое лицо и испуганные глаза мальчика, которыйне был мальчиком: «Это плохое место, Джеки, Волк знает». И точно, местооказалось очень плохим. Они запихнули его в ящик, запихнули Волка в ящик, апотом убили его. Волк умер от болезни, название которой — Америка.

— Волк! — кричит бегущий по полю человек. — Волк, Господи,мне так жаль!

Лица и голоса, все эти лица и голоса, возникающие передглазами, звучащие в ушах, требующие, чтобы их видели и слышали, наполняют егоощущением приближающегося кризиса, все его защитные укрепления грозят невыдержать напора, как волнорез не выдерживает напора приливной волны, скрываясьпод ней.

Тошнота вновь подкатывает к горлу, во рту вкус крепкоговина. Вновь Нью-Хэмпшир, вновь парк развлечений. Вновь он и Спиди стоят укарусели, рядом с застывшими лошадками («У всех лошадок есть имена, ты этознаешь, Джек?»), Спиди держит в руке бутылку вина и говорит, что это волшебныйсок, один глоток, и ты уже там, ты перепрыгнул…

— Нет! — кричит Джек, зная, что уже поздно. — Я не хочутуда!

Мир сдвигается, и он уже стоит на четвереньках в густойтраве, с закрытыми глазами. Ему нет нужды открывать их: более насыщенные,сильные запахи, которые он чувствует носом, рассказывают обо всем, что емухочется знать. Запахи и осознание, что он пришел домой после долгих лет, втечение которых только и делал, что стремился предотвратить (во всяком случае,максимально отдалить) этот момент.

Это Джек Сойер, дамы и господа, стоит на четвереньках напросторном поле сочной травы, под утренним небом, не знающим смога. Он плачет.Он понимает, что произошло, и он плачет. Его сердце разрывается от страха ирадости.