Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поезд увозит меня на север. Через проход от меня родители с детьми играют в «Эрудит» – чувствую горькую ностальгию по тому времени, когда моя семья была такой же: счастливой и в неведении обо всем грядущем.
Хочется бежать, но я заперта в этом поезде, ползущем к Йоркширу в сотни раз медленнее, чем хотелось бы.
Глубокий вдох. Выдох. Раз из поезда мне никуда не деться, надо использовать эти два часа, чтобы прийти в себя и успокоиться.
С мамой все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.
В моем почтовом ящике появляется новое письмо – я включила ноутбук больше по привычке, чем из необходимости. Ребекка просит зайти в пятницу на кофе и обсудить мой выход на работу. Вторым получателем указана Цеси, и я вздрагиваю, когда вижу ее имя, хотя и не верю бабушке, конечно, не верю.
Так, стоп. Я ведь не сказала Итану, что уехала!
Возвращаюсь в Хэмли. Объясню все потом. Люблю.
Ответ приходит почти мгновенно.
Лина? Что происходит? Все еще с бабушкиного телефона?
И спустя секунду:
Надо поговорить.
Я печатаю:
Не могу, я сейчас в поезде. С мамой что-то случилось.
Зачем ты написала Цеси? Я думал, ты мне веришь.
О чем он вообще?!
Набираю сообщение: «Я ничего не…» – но, подумав, стираю. Вместо этого открываю диалог с бабушкой. Последние несколько недель мы совсем мало переписывались. Я даже не осознавала, как мало мы общались.
Бабуль, ты писала Цеси с моего номера?
Поезд останавливается в Уикфилде, и семью с детьми сменяет пожилая пара, которые в мирной тишине утыкаются в газеты. В вагоне царит обычная дорожная суета, по проходу полубоком снуют люди, закидывают наверх сумки, но я чувствую себя как на съемочной площадке. Вот-вот раздастся громкое «Снято!».
Приходит ответ от бабушки.
Прости, Лина, мне были нужны доказательства. Лучше тебе сейчас узнать. Потом будет больнее.
Шумно и сипло втягиваю воздух, так что весь вагон на меня оборачивается. Я, спотыкаясь, выхожу в тамбур, снова читаю сообщение и сквозь пелену слез набираю ответ.
Пришли ее сообщение. Мне нужно увидеть.
Ответ приходит не скоро. Я представляю, как бабушка пытается разобраться, как переслать сообщение.
Лина, прости, ради бога. Сама не знаю, как все случилось. Это похоже на какое-то безумие. Просто рядом с Итаном я теряю голову.
Вновь сиплый вдох. И дочитываю сообщение.
Понимаю, как тебе плохо. Я порвала с ним после первого свидания. Но это все оправдания…
Только оправдываться ты и умеешь! Понимает она! Ненавижу! Чувствую, как ненависть зарождается внутри меня, чувствую ее вкус во рту. Я вдруг понимаю, почему мужчины в фильмах бьют стены, когда злятся. Меня останавливают только трусость и страх перед болью. Вместо этого до онемения стискиваю старую «нокию» – не разбитые в кровь костяшки, конечно, но тоже сойдет. Дыхание наконец-то начинает замедляться.
Разжимаю кулак и рассматриваю фиолетово-красную ладонь.
Тут на экране появляется сообщение от Итана.
Лина, поговори со мной.
Я сползаю по стене на пол. Жду, что эмоции нахлынут новой волной, но ничего не происходит. Вместо этого возникает странная пустота и отстраненность, как будто я со стороны наблюдаю за Линой Коттон, узнавшей о предательстве любимого человека. Я была так уверена в нем. Так уверена.
И зародившееся во мне чувство к Цеси не было ненавистью. Потому что настоящая ненависть пришла только что.
С первого взгляда на усталую и несчастную Лину я понимаю, что она знает правду об Итане. И я не могу не думать о том дне, когда ушел Уэйд. Он для меня ничего не значил, и надо было выгнать его много лет назад, будь у меня хоть капля здравого смысла, но, когда он ушел, унижение было чудовищным. Вот что я почувствовала: не гнев, а стыд.
– Лина, иди ко мне!
Она обнимает меня, целуя в щеку, но не отводит глаз от двери Мэриан. В руке у нее ключ.
Мгновение мы стоим, собираясь с духом. Мое сердце бьется как проклятое, и я прижимаю руку к груди, чтобы унять его. Меня тошнит так сильно, что желчь подступает к горлу.
Внучка отпирает дверь: тихо и темно, и я сразу понимаю, что Мэриан здесь нет. Лина с хмурым лицом ходит по комнатам, включая свет. Я была так уверена, что Мэриан дома, что даже не думала об альтернативах. Но ее здесь нет.
– Ее здесь нет, – говорит Лина, остановившись посередине гостиной. – Это хорошо или плохо? Может быть, и то, и другое? Куда она делась?
Вдруг мой телефон и телефон Лины пищат одновременно. Свой Лина достает раньше.
Любимая мама и дорогая Лина!
Простите, что не дала о себе знать раньше. Долго подбирала слова. Я сейчас в аэропорту Хитроу. До самолета еще три часа, так что есть время собраться с мыслями.
Утром я проснулась со словами, которые прошлым вечером сказала мне Лина: «Я бы не смогла разобраться в себе, если не эта попытка пожить чужой жизнью».
Последние несколько недель были одними из самых счастливых на моей памяти. Не могу выразить словами, Лина, как я счастлива, что ты вернулась, – и какое это счастье заботиться о дочери.
Мама, я скучала по тебе, но правильно, что ты оставила меня на некоторое время – я поняла, что могу жить самостоятельно, без твоей поддержки. И твое отсутствие заставило меня ценить тебя еще больше. Я так благодарна за все, что ты для меня сделала.
Но сейчас я готова к чему-то новому. Я забыла, кто я, кроме как скорбящая мать. Я не могу снова стать той женщиной, которой была до смерти дочери. Не могу да и не хочу. Значит, время стать новой Мэриан.
Мы с ковриком для йоги летим на Бали. Я хочу тишины и песка под ногами. Я хочу приключений, на которые решилась каждая из вас.
Пожалуйста, заботьтесь друг о друге, пока меня не будет, и помните, что я очень сильно люблю вас обеих.
– Бали, – ошеломленно говорю я.
Лина безучастно смотрит на фотографию на стене.
– Ничего не понимаю. – Я быстро проматываю сообщение. – Ей нельзя в другую страну! Она еще такая уязвимая…
– Это не так, бабуль, – отвечает Лина, наконец-то повернувшись ко мне. – Мне надо было держать тебя в курсе. Она сильнее, чем ты думаешь, и за последний месяц ей стало гораздо лучше.
Я не могу поверить словам внучки, но как же мне хочется в них верить!
– Честное слово. Наверное, думаешь, я понятия не имею, как ей было плохо… – Она сглатывает. – Ты права, раньше я и не подозревала, потому что меня здесь не было, и это моя вина. Я должна была прислушаться, когда ты говорила, что ей трудно. Но каждый день, что я провела здесь, я видела ее прогресс в исцелении. У нее все хорошо.
