Он никогда не ненавидел ее за то, что она исцелилась, или зато сочувствие, которым окружили ее знакомые женщины. Они смотрели на нее,словно молодой нефтяник на старого ветерана, рука, спина или щека которогоморщинится розовой, обожженной некогда тканью, – с тем уважением, которое ниразу не пострадавший всегда испытывает к пострадавшему и исцелившемуся. Онаотбыла свой срок в аду после смерти Чарли, и эти женщины знали об этом. Но онавышла на свободу. У нее было До, у нее был Ад, у нее было После и дажеПосле-После, когда она восстановила свое членство в двух из четырех женскихклубов, увлеклась макраме (у него был ремень, сделанный ею около года назад, –красивый плетеный ремень с тяжелой серебряной пряжкой, на которой былавыгравирована монограмма БДжД) и снова стала днем смотреть телевизор – мыльныеоперы и болтовню Мерва Гриффина со знаменитостями.

Интересно, какой этап наступил сейчас? – подумал он подороге в гостиную. После-После-После? Новая женщина, цельная личность,поднявшаяся из пепла, который он так грубо расшевелил. Старый нефтяник,которому сделали операцию по пересадке кожи, – сохранивший старый опыт, ноприобретший новый облик. Красота толщиной с кожный покров? Нет, красотаскрывается во взгляде зрителя. Она может простираться и на мили.

У него все шрамы были внутри. Он изучал свои раны одну заодной в долгие бессонные ночи после смерти Чарли, рассматривал каждую из них вотдельности с болезненной зачарованностью человека, который разглядывает своииспражнения в поисках кровяных выделений. Он хотел смотреть за игрой Чарли вдетской бейсбольной команде Лиги. Он хотел держать в руках его табельуспеваемости и читать его вслух. Он хотел повторять ему изо дня в день, что ондолжен убирать свою комнату. Он хотел беспокоиться о девочках, с которымивстречался Чарли, о друзьях, которых он выбирал, о его внутреннем состоянии инастроении. Он хотел наблюдать за тем, как его сын растет, хотел проверить,могут ли они по-прежнему любить друг друга, как они любили друг друга до того,как злокачественная опухоль размером не больше грецкого ореха встала междуними, словно какая-то злобная и хищная женщина.

– Он был твой, – сказала Мэри.

Это было правдой. Они настолько подходили друг другу, что имне нужны были ни имена, ни даже местоимения. Поэтому они и превратились вДжорджа-и-Фреда, водевильную комбинацию двух эксцентриков, противостоящих всемумиру.

И если злокачественная опухоль размером с грецкий орехспособна все это уничтожить, то что же остается человеку? Как может он сновадовериться жизни?

Все это копилось внутри него, но он даже не подозревал отом, что эти мысли меняют его так глубоко, так необратимо. А теперь все этовыплеснулось из него, словно отвратительная блевотина на кофейный столик. Иесли мир представляет собой лишь гонки на выживание, то кто осудит его, если онвыйдет из борьбы? Но что дальше? Похоже, жизнь – это всего лишь подготовка каду.

Бросив взгляд в стакан, он понял, что выпил его еще накухне.

В двух кварталах от дома Уолли Хэмнера он пошарил в карманепальто в поисках мятных лепешек. Мятных лепешек там не оказалось, но он досталкрошечный квадратик алюминиевой фольги, тускло сверкнувший в зеленом светеприборной доски. Он оглядел пакетик озадаченным, отсутствующим взглядом и былуже готов швырнуть его в пепельницу, но внезапно вспомнил, что это такое.

В его памяти зазвучал голос Оливии:

Синтетический мескалин. Его еще называют продукт № 4. Оченьсильный наркотик. Он совсем о нем забыл.

Он положил маленький пакетик обратно в карман пальто и повернулна улицу Уолтера. На полквартала вперед обе стороны были заставлены машинами.Это было вполне в духе Уолтера. Свой принцип устройства вечеринок он называлПринципом Принудительного Удовольствия. Он утверждал, что когда-нибудьзапатентует свою идею и опубликует инструкции по ее правильному применению. Поутверждениям Уолли Хэмнера, если вы соберете в одном месте достаточноеколичество людей, то вы неизбежно хорошо проведете время – вас просто вынудят кэтому. Однажды, когда Уолли в очередной раз развивал свою идею за стаканчикомвиски в баре, он напомнил ему о толпах, вершащих суд Линча. – Вот видишь, –покровительственно сказал Уолтер, – ты сам представил еще одно доказательствомоей теории.

Он подумал о том, что сейчас может делать Оливия. Она не пыталасьдозвониться до него еще раз, хотя, вполне возможно, он сдался бы и поговорил сней. Может быть, она останется в Лас-Вегасе до тех пор, пока не придут деньги,а потом купит себе билет на автобус и уедет… Куда? В Мэн? Разве придеткому-нибудь в голову ехать из Лас-Вегаса в Мэн посреди зимы? Разумеется, нет.

Его еще называют продукт № 4. Очень сильный наркотик.

Он поставил микроавтобус у обочины сразу же за краснойспортивной «ДжиТиЭкс» с черной гоночной полосой и вышел из машины. Вечер былясный и жутко холодный. Хрупкая скорлупа луны висела над головой, словноелочная игрушка. Вокруг в изобилии сверкали звезды. Его дыхание клубилось вморозном воздухе.

В трех домах от Уолтера он услышал музыку. Похоже, весельеуже шло на полную катушку. Все-таки в вечеринках Уолли было что-то особенное,хотя неизвестно, играл ли в этом роль Принцип Принудительного Удовольствия илинет. Люди, собиравшиеся уйти пораньше или заявлявшие, что забежали только наодну минутку, в конце концов оставались и напивались до такого состояния, когдав голове у них начинали звонить серебряные колокольчики, превращавшиеся поутрам в тяжеленные церковные колокола. Самые завзятые ненавистники рок-музыки,напившись до такого состояния, когда шестой и даже седьмой десяток кажутсясамой золотой порой жизни, принимались танцевать буги в гостиной. Они пили итанцевали, танцевали и пили, пока не падали замертво на какой-нибудь вовремяподвернувшийся диван. Ни на каких других вечеринках не бывало столько кухонныхпоцелуев между разделившимися половинками различных брачных союзов, столькоскромников и скромниц, внезапно ощутивших вкус к веселью, столько трезвенников,просыпавшихся первого января в страшном похмелье и с ужасающе яснымивоспоминаниями о том, как они танцевали с абажурами на голове или приводили висполнение отчаянное решение сказать своему боссу пару суровых, но справедливыхслов. Именно Уолли вдохновлял людей на все эти бесчинства, но не сознательнымиусилиями, а просто будучи самим собой. И уж, конечно, ни одна вечеринка у Уоллине проходила так бурно, как новогодняя.

Он машинально оглядел оба ряда машин в поискахбутылочно-зеленой «Дельты-88» Стивена Орднера, но ее не было видно.

Когда он подошел ближе к дому, ему стали слышны не тольконизкие частоты, но и вся мелодия. Раздался душераздирающий вопль Мика Джэггера:

Оооооо, дети -

Это прощальный поцелуй,

Всего один прощальный поцелуй…

Все окна были ярко освещены – ну его в задницу, этотэнергетический кризис. Темнели лишь окна гостиной – чтобы люди не чувствовалисебя стесненными во время медленных танцев и смело могли засовывать руку в пахпартнеру. Даже сквозь мощное звучание прогнанной через усилитель музыки онразличал сотню голосов, оживленно участвующих в пятидесяти разговорах, словноВавилонская башня упала всего лишь несколько секунд назад.