Ему пришло в голову, что будь сейчас лето или даже осень,было бы, пожалуй, еще забавнее остаться на улице и следить за этим балаганом подоносящимся звукам, выстраивая график веселья, отмечая его кульминацию инеизбежный упадок. Неожиданно в голове его возник ошеломляющий, пугающий образ:он стоит на лужайке перед домом Уолтера Хэмнера со свиткомэлектроэнцефаллограммы в руках и разглядывает беспорядочные пики и спады мозга,принимающего участие в какой-то безумной вечеринке. Он поежился и засунул рукив карманы, чтобы хоть немного согреть их.

Его правая рука снова натолкнулась на маленький пакетик, ион вынул его из кармана. Заинтересовавшись, он развернул его, не обращаявнимания на холод, вгрызавшийся тупыми зубами в кончики его пальцев. Внутриоказалась маленькая темно-красная таблетка, которая вполне могла бы уместитьсяна ногте его мизинца. Она была гораздо меньше, нежели, к примеру, грецкий орех.Неужели такая маленькая штучка может повергнуть его во временное безумие,заставить его видеть то, чего на самом деле нет, и думать так, как он никогда вжизни не думал? Неужели она может воссоздать на какое-то время смертельнуюболезнь его сына?

Небрежно, с отсутствующим видом он положил таблетку на язык.Вкуса не чувствовалось. Он проглотил ее, так ничего и не почувствовав. – Барт!– воскликнула женщина. – БАРТ ДОУЗ! – На женщине было черное открытое вечернееплатье. В руке она держала бокал мартини. У нее были темные волосы, убранныеради такого случая и перевязанные сверкающей ленточкой, усыпанной фальшивымибриллиантами.

Он вошел в дом через кухонную дверь. Кухня была забиталюдьми, так что шагу нельзя было ступить, не отдавив кому-нибудь ногу. Былотолько половина девятого. Стало быть, Эффект Отлива еще не заработал в полнуюсилу. Эффект Отлива был еще одной составной частью уолтеровской теориивечеринок. По его словам, по ходу вечеринки люди рассредотачиваются по угламдома. «Центр рушится, – говорил Уолли, хитровато моргая. – Сам Томас Элиот обэтом говорил». Как-то раз, если верить Уолли, спустя восемнадцать часов послеокончания вечеринки он обнаружил одного из гостей бесцельно бродящим почердаку.

Женщина в черном платье жарко поцеловала его в губы, тесноприжавшись к нему своей обширной грудью. Часть ее мартини пролилось между нимина пол.

– Привет, – сказал он. – Ты кто?

– Тина Ховард, Барт. Неужели ты не помнишь, как наш классездил на экскурсию? – Она погрозила ему пальцем. – Ах ты, противный мальчишка!

– Та самая Тина? Господи, это действительно ты! – По лицуего расплылась удивленная улыбка. В этом была еще одна отличительная чертауолтеровских вечеринок: люди из прошлого непрерывно мелькали перед тобой,словно ты листал альбом со старыми фотографиями. Парень из твоего квартала, скоторым вы были лучшими друзьями тридцать лет назад, девушка, с которой вы чутьне переспали в колледже, человек, с которым ты проработал один месяц на летнихработах восемнадцать лет назад.

– Но сейчас я Тина Ховард Уоллес, – сказала женщина в черномплатье. – Мой муж здесь рядом… Где-то здесь… – Она рассеянно оглянулась,пролила еще немного мартини из бокала и допила остатки, пока их не постигла таже судьба.

– Ужас-то какой – нигде не вижу своего мужа. Похоже, я егогде-то потеряла.

Она посмотрела на него теплым, пристальным взглядом, и Бартедва мог поверить в то, что эта женщина подарила ему возможность впервыеприкоснуться к женской плоти. После второго года обучения в средней школеГровер в Кливленде их отправили всем классом на экскурсию. Было это лет стодевять назад. Он до сих пор помнил упругость ее грудей под белой хлопчатобумажнойблузкой, когда они сидели…

– На берегу Коттеровского ручья, – произнес он вслух.

Она покраснела и захихикала. – Стало быть, ты все помнишь.Вот и хорошо.

Он невольно опустил глаза на вырез ее платья, и онавзвизгнула от хохота. Он снова расплылся в беспомощной ухмылке. – Да, похоже,время летит быстрее, чем мы…

– Барт! – завопил Уолли Хэмнер, заглушая общий гул. –Привет, старина, я безумно рад, что ты все-таки смог прийти.

Он направился к ним через всю комнату, причем траектория егопредставляла собой Специальный Зигзаг Уолтера Хэмнера, который также должен былбыть запатентован на правах составной части Общей Теории Вечеринок. Это былхудой, почти лысый человек в безупречной полосатой рубашке образца шестьдесятвторого года и в очках с роговой оправой. Он пожал протянутую руку Уолтера.Насколько он мог вспомнить, рукопожатие Уолтера не стало менее сильным, чем впредыдущие годы.

– Я вижу, ты знаком с Тиной Уоллес, – сказал Уолтер.

– Да, давно это было, – сказал он и неуверенно улыбнулсяТине.

– Только не рассказывай об этом моему мужу, ты, противныймальчишка, – хихикнула Тина. – А сейчас извините меня, пожалуйста. Мы ещеувидимся с тобой попозже и поговорим, ладно, Барт?

– Конечно, – сказал он.

Она затесалась в толпу людей, собравшихся вокруг стола сугощением, а потом двинулась в гостиную. Он кивнул ей вслед и спросил:

– Откуда ты их берешь, Уолтер? Это была первая девушка вмоей жизни, которую я облапал. Как будто смотришь фильм про свою жизнь.

Уолтер скромно пожал плечами. – Видишь ли, Бартон, мальчикмой. Все это входит в Принцип Принудительного Удовольствия. – Он кивнул набумажный пакет у него под мышкой. – Что у тебя в этом коричневом свертке?

– «Южное Утешение». У тебя ведь найдется бутылочка«Севен-Ап»?

– Разумеется, – ответил Уолтер и скорчил недовольнуюфизиономию. – Неужели ты действительно собираешься пить эту гадость? Я-товсегда был уверен, что ты предпочитаешь скотч.

– Я люблю только один напиток – «Южное Утешение» и«Севен-Ап». Просто раньше я скрывал это, а теперь я вышел из подполья.

Уолтер усмехнулся. – Мэри была где-то здесь. Похоже, онатебя высматривала. Так что давай, налей себе выпить, и мы отправимся на ее поиски.– Отлично.

Он двинулся через кухню, приветствуя людей, вид которых былему смутно знаком и которые смотрели на него так, будто видели его в первый разв жизни, и отвечая на приветствия радостно кидавшихся ему на шею незнакомцев.Под потолком сгустились величественные клубы сигаретного дыма. До негодоносились обрывки разных разговоров, словно кто-то быстро крутил ручкунастройки радиоприемника.

…У Фредди и у Джима не было при себе графиков работы и тогдая

…сказал, что его мать умерла совсем недавно, и если онвыпьет слишком много, то вполне может разнюниться…так вот, когда он снялверхний слой краски, стало ясно, что это очень талантливая картина, может быть,даже дореволюционного периода

…а этот маленький жидяра подошел к дверям и стал предлагатькупить свои энциклопедии