Ему показалось, что изучение пальцев длилось целую вечность,и он оторвался от него только тогда, когда ощутил, что во рту его появилсякакой-то новый привкус. Не сказать чтобы плохой, просто новый. Слюна как будтостала гуще. А ноги… Ноги слегка подергивались, словно хотели пританцовывать втакт музыке, словно только это могло принести им облегчение и вернуть внормальное состояние, помочь им снова стать ногами.

Он слегка испугался того, что так обычно начавшаяся мысльвошла в штопор и понеслась в каком-то совсем другом направлении, словночеловек, потерявшийся в чужом доме и взбирающийся по высокой хррррррустальнойлестнице… Ну вот, опять. Скорее всего, дело в таблетке, в таблетке, которую емудала Оливия и которую он проглотил перед тем, как сюда прийти, да. Разве неинтересный это способ так произносить слово хрррррустальный? Хрррррустальный –так в этом слове появляется резкое, звенящее напряжение, словно в костюместриптизерки.

Он хитро улыбнулся и посмотрел на свою сигарету, котораяпредстала перед ним удивительно белой, удивительно круглой, удивительноподходящей для роли символа американского благополучия и богатства. Только уамериканских сигарет может быть такой приятный вкус. Он сделал затяжку.Бесподобно. Он подумал обо всех сигаретах Америки, плывущих по конвейерамтабачных фабрик, множество сигарет, бесконечный чистый белый рог изобилия, изкоторого сыпятся сигареты. Да, это был настоящий мескалин. Он уже начиналулетать. А если бы люди узнали, что он думает о слове хрустальный (хрррррустальный,если быть точным), то они бы кивнули и покачали бы головами: Да, онсумасшедший, крыша совсем поехала, это точно. Крыша поехала – неплохоевыражение. Неожиданно он ощутил желание, чтобы рядом оказался Салли Мальоре.Вдвоем – он и одноглазый Сэл – обсудили бы всю структуру мафии, до мельчайшихячеек. Они обсудили бы старых шлюх и перестрелки. Своим мысленным взором онувидел Одноглазого Салли и самого себя в итальянском ресторанчике с темнымистенами и изрезанными деревянными столами. Они ели лингвини, а на фонограмме вэто время звучала мелодия из «Крестного отца». И все это на замечательнойпленке «Кодак», в которую можно погрузиться и плавать там, словно вгидромассажной ванне.

– Хрррррустальный, – произнес он шепотом и улыбнулся. Емуказалось, что он сидит так уже долго-долго, перескакивая с одной мысли надругую, но, посмотрев на сигарету, он с удивлением обнаружил, что пепла на нейне прибавилось. Он пораженно поднес сигарету ко рту и затянулся.

– Барт?

Он поднял взгляд. Это была Мэри, и она принесла для негобутерброд. Он улыбнулся ей. – Садись. Это для меня?

– Да. – Она дала ему бутерброд. Это был маленькийтреугольный сэндвич с чем-то розовым посередине. Неожиданно он подумал о том,что Мэри придет в ужас, если узнает, что он отправился в наркотическоепутешествие. Она может вызвать «скорую помощь», полицию и Бог знает кого еще.Он должен вести себя, как нормальный человек. Но мысль о том, что он долженвести себя нормально, заставила его почувствовать себя еще более странно.

– Съем позже, – сказал он и положил сэндвич в карманрубашки.

– Барт, ты пьян?

– Совсем чуть-чуть, – сказал он. Он различал все поры на еелице. Он не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь ее лицо так близко, такосязаемо. Все эти маленькие дырочки – словно Бог был поваром, а она – корочкойпирога. Он хихикнул и, заметив появившееся на ее лице выражение тревоги, сказалшепотом:

– Только никому не говори.

– О чем? – Она удивленно нахмурилась.

– О продукте № 4.

– Барт, ради Бога, объясни, что с тобой…

– Мне надо в ванную, – сказал он. – Я скоро вернусь. – Ондвинулся к выходу, не оборачиваясь, но ощущая всем телом, как хмуроенеодобрение, отразившееся на ее лице, распространяется вокруг, словно жар вмикроволновой печи. Если он не оглянется на нее, вполне возможно, что она ни очем не догадается. В этом лучшем из всех возможных миров возможно все, дажехррррустальные лестницы. Он ласково улыбнулся. Слово превратилось в старогодруга.

Путешествие к ванной стало своего рода одиссеей, сафари. Гулвечеринки стал пульсировать. Он то нарастал, то утихал, подчиняясь трехсложномустихотворному размеру, и даже звуки музыки стали пульсировать. Он что-тобормотал людям, которых думал, что знал, но наотрез отказывался приниматьучастие в разговорах, выплевывал брошенные в качестве наживки фразы. Он лишьуказывал в направлении паха, улыбался и шел дальше. Интересно, почему на этихвечеринках всегда столько знакомых?

Ванная была занята. Он дожидался, пока она освободится, втечение нескольких часов – во всяком случае, так ему показалось. Когда же он,наконец, добился своего, помочиться он не смог, хотя вроде бы ему и хотелось.Он посмотрел на стену над туалетным бачком. Стена набухала и втягиваласьвнутрь, подчиняясь все тому же трехсложному ритму. Он спустил воду, несмотря набезрезультатность своих усилий, на тот случай, если кто-нибудь подслушивал задверью, и пристально вгляделся в исчезающую в трубе воду. Вода имела зловещийрозоватый оттенок, словно предыдущий посетитель помочился кровью. Неприятноезрелище.

Он вышел из ванной, и вечеринка вновь сомкнулась вокругнего. Лица мелькали вокруг, словно веселые воздушные шарики. Музыка показаласьему очень приятной. Это был Элвис. Старина Элвис. Играй свой рок, Элвис, неостанавливайся никогда.

Перед ним появилось лицо Мэри и повисло, устремив на негоозабоченный взгляд. – Барт, скажи, что с тобой произошло?

– Что произошло? Да ничего со мной не происходило. – Он былпоражен, ошеломлен. Слова выходили у него изо рта в форме музыкальных нот,неожиданно ставших видимыми. – У меня галлюцинации. – Последнюю фразу онговорил самому себе, но она прозвучала вслух.

– Барт, что ты принял? – В голосе ее зазвучали испуганныенотки.

– Мескалин, – ответил он.

– О, Господи, Барт. Наркотики? Зачем это тебе понадобилось?Почему?

– А почему бы и нет? – ответил он, но не потому, чтостремился быть грубым, а потому, что это был единственный ответ, который он могпридумать за такое короткое время. Изо рта вновь выплыла серия музыкальных нот.На этот раз некоторые из них были украшены флажками.

– Хочешь, я отвезу тебя к доктору? Он окинул ее удивленнымвзглядом и принялся обдумывать ее вопрос, чтобы убедиться, что в нем нетникакого подспудного смысла. Он снова хихикнул, и смешки вырвались музыкальнойструей у него изо рта и закружились перед глазами – хррррустальные ноты налинеечках и между ними, разделенные тактовыми чертами и значками пауз.

– С какой стати мне понадобится доктор? – спросил он,тщательно подбирая каждое слово. Вопросительный знак перевоплотился в однучетвертую где-то в конце четвертой октавы. – Все именно так, как она иговорила. Не хорошо и не плохо. Но интересно.