Моё сердце колотится, пульсирует в горле. Лукас кусает губу.

– Стейси была просто сукой, Эм, настоящей сукой, и я тогда этого не понимал. Я был такой глупый, но я… она мне нравилась. И у них с Элиотом не было ничего серьёзного. Так, пара свиданий, и… Эмми, пожалуйста, пожалуйста, посмотри на меня.

– Я никогда не… – Стейси снова захихикала. Она посмотрела на меня, и я улыбнулась, сжимая в руке напиток, потому что я считала её своей подругой. Я считала, что все в этой компании – мои друзья. Не похожие на ребят из школы. Впереди новая жизнь, с такими друзьями, как Лукас и Элиот. Друзьями, которые знают меня не как «ту девчонку». Друзьями, которые считают меня такой же, как они.

– В тот вечер она спросила, встречаемся ли мы с тобой, и… Эмми, пожалуйста, не надо…

Я отшатываюсь в сторону, ищу выход с этого бесконечного, всеохватывающего балкона. Мне не нужно даже, чтобы он заканчивал предложение.

– Ты рассказал ей, – мой голос дрожит, – об изнасиловании. О Роберте Моргане. Это были твои слова. «Нет, конечно, я не встречаюсь с этой шлюшкой, она пыталась совратить учителя». Это ты ей сказал.

– Нет. Нет. Это сказала она, не я. Я бы даже не подумал такого, – он говорит торопливо, сбивчиво, он шагает ко мне и протягивает мне руку, но я снова отступаю. – Я сказал ей правду. Что мы не встречаемся, потому что ты… ну, ты пережила такую травму… – он осекается, закрывает глаза. – Господи, я даже не знаю, что тебе сказать, – голос Лукаса ломается. – Мне было только девятнадцать, я был глупым, я был засранцем, я хотел впечатлить эту идиотку. Эм, ты для меня – всё, ты об этом знаешь.

– А Элиот? Ты заставил его взять вину на себя. Зачем?

– Я боялся тебя потерять. Это была глупая, пьяная ошибка, и я жалел о ней каждый день.

Воспоминания о том вечере проносятся в моей голове, и я хочу вспомнить всё. Как я могла ничего не понять за столько лет? И почему Элиот сразу мне не сказал? Почему позволил мне жить с осознанием, что это он выбил меня из колеи, когда это был Лукас? Когда это был единственный человек, которому я верила почти всю свою жизнь?

– Я никогда не совращала учителя, – ухмыляясь, произнесли её губы. – Не совращала и не ломала ему жизнь.

Эти слова отдаются во мне той же болью, как в тот вечер, когда я надела новое платье, на которое накопила с таким трудом, когда я была взволнована предстоящей учёбой, но теперь отдыхала в кругу людей, видевших во мне меня. Эмми Блю. Одну из них.

– Эмми, – Лукас тянется к моим рукам, сжимает их, его серые глаза отчаянно умоляют. – Ты для меня всё. Пожалуйста, не разрушай все, что есть между нами, – он касается моей щеки, его лицо – в нескольких дюймах от моего. – Я и ты. Ты и я. Это всё, что для меня важно.

Я смотрю на него, ошарашенная тем, как долго ждала этой секунды. Наши глаза встречаются, его прекрасные губы совсем близко от моих, сильная рука гладит моё лицо, как самое бесценное сокровище в мире. Он наклоняется ко мне. Я замираю, чувствуя его дыхание у самых губ.

И он целует меня. Лукас прижимается тёплыми губами к моим. Я тянусь к нему, обнимаю его шею, и лишь когда он отрывается от моих губ, резко дёргаюсь вперёд, высвобождаясь из его рук.

– О Господи.

Мы смотрим друг на друга.

– Что ты… что мы делаем?

Он в таком же изумлении, как и я.

– Я… я не знаю.

– Ты женишься, Лукас. На Мари. На прекрасной, доброй Мари. Я не хочу этого. Не хочу.

Он ничего не говорит. Он просто смотрит на меня. Не говорит, что совершил ошибку и что на месте Мари должна быть я. И когда я бормочу, что мне нужно домой, он лишь кивает, и я вижу, как дёргается его кадык.

– Хорошо. Хорошо, Эмми.

На обратном пути по лестнице мы оба молчим. Пока он не спрашивает:

– Что это за машина? Не узнаю, – он указывает на пустую белую «Корсу», припаркованную у подъездной дорожки. Я молчу.

– Соседская, что ли? Она здесь была, когда мы приехали?

Я молчу.

В четыре часа я уже плыву на пароходе по океану, которым мы с Лукасом только что любовались.

Я смотрю, как Франция исчезает за горизонтом.

Я тащу поднос с пустыми тарелками, когда Рози, запыхавшись, врывается в кухню. Её щёки горят, глаза широко распахнуты.

– Эмми!

Я замираю, прижав поднос к груди.

– Что? Что не так?

– Тебе нужно подойти к стойке регистрации, – говорит она. – Прямо сейчас.

– Зачем?

– Сейчас же. Немедленно.

Я смотрю через плечо на оживлённую, гудящую кухню, на поваров, кричащих друг на друга под аккомпанемент шипящих сковородок, на распахнутые духовки, на персонал, снующий туда-сюда.

– Рози, я очень занята…

– Эмми, я серьёзно. Бросай всё и иди туда. Быстро, – Рози поворачивается и выходит, и я бреду к стойке регистрации, совершенно не представляя, кого ожидаю увидеть. На секунду мне почему-то кажется, что это мама. Потом – Лукас, может быть, пожелавший играть по-крупному, раз я не отвечаю на звонки. И, конечно, Элиот, о котором я не могу перестать думать.

Но у стойки, не считая Рози, всего один человек. Женщина. Невысокая, с коротко подстриженными светлыми волосами, в чёрном меховом пальто, с кожаной сумкой на плече. Она так растерянно обводит глазами зал, словно никогда раньше не была в гостинице. Я её не узнаю. Я надеюсь, что её лицо всплывёт в моей памяти – может быть, это возмущённая гостья, въехавшая только сегодня утром, но я её не узнаю. Я впервые её вижу.

– Простите, – Рози наклоняется к ней, – вот Эмми.

Женщина поворачивается ко мне. Рози возвращается за свой рабочий стол и быстро начинает печатать.

– Да? – спрашиваю я.

– Боже, – женщина смеётся, – вы Эмми.

– Да, это я.

– Ну конечно, это вы, – она снова смеётся, и её смех – нервный. – Тут… не ошибёшься.

Я смотрю на Рози, но она уставилась в экран, явно чтобы не столкнуться с моим взглядом, и колотит по клавиатуре.

– Простите, я… вы кто?

Она делает шаг вперёд, и я вижу, что её зелёные глаза слезятся, а руки трясутся. Правую она протягивает мне. Я её пожимаю.

– Я Кэрол, – говорит она, и её голос дрожит. – Жена Марва. Вашего… твоего папы.

– Он рассказал мне на прошлой неделе, – говорит Кэрол, когда мы садимся на маленький диванчик в тихом углу. – Это стало для меня шоком. Это и сейчас шок. И, конечно, моя первая реакция была негативной. К моему стыду.