– Ты опять потеряешь дорогу, – сказала я, когда широкие проезды с двусторонним движением сменились извилистыми проселочными дорогами, и Лукас засмеялся и ответил:

– Если повезёт.

Мы остановились в крошечном кафе, где заказали слишком много еды, кое-что забрали с собой, чтобы съесть в машине. Липкие булочки, поджаренные бутерброды, чипсы и две коробки миндального печенья. Как в старые времена, мы задержались у наших любимых особняков, и Лукас, теперь вооруженный куда более серьёзным архитектурным опытом, стал указывать мне на детали, которых я бы не заметила.

– Это чтобы создать иллюзию отсутствия швов, понимаешь?

– Понимаю.

– Правда?

– Ну… вроде как.

– Хорошая попытка, Эм.

А теперь мы оказались здесь, в доме, по которому меня сейчас вслепую водят. Это ультрасовременный трехэтажный дом – возможно, на мой вкус слишком современный и слишком белый – с каменным подъездом, гаражом на две машины и воротами с сенсорным доступом. Один из трех домов, расположенных в абсолютной глуши. Суровые и дерзкие, они стоят в окружении вечнозеленых растений и деревьев, тонкие ветви которых усыпаны весенними почками.

– Ты хоть скажешь, когда владельцы выйдут? – спросила я.

– Она не приедет сюда ещё недели две. Это, – сказал он, открывая дверь машины, – моё маленькое детище.

Я вышла из машины вслед за ним и рассмеялась, оглядев особняк, который казался бесконечно огромным. Великий дизайнерский замысел.

– Это… это твой дизайн?

– Конечно. Моей фирмы. Я руководил.

Я отошла назад, ахнула, и тёплая гордость разлилась по моему телу, как солнечный свет.

– Люк… это потрясающе. Ты рисовал подобную хрень на конвертах, когда мы были подростками.

Лукас рассмеялся, встал за моей спиной, скрестил на груди накачанные руки.

– Я знаю. И вот она. Настоящая.

Он мечтал об этом. О такой работе и о таких домах, и вот он создал, воплотил то, что придумал. Раньше здесь была только голая земля и пыль, а теперь вырос дом, который вскоре станет кому-то родным. Пока я видела только коридор, в центре которого возвышалась огромная широкая лестница, ведущая на балкон мезонина. Двери, белые и прямоугольные, с огромными стеклянными вставками. Современно. Слишком современно для меня, но красиво. С часами, например, всё совсем иначе. «Часы – просто тень на одной из стен», – всегда говорил мне Лукас. «Да ты человек-загадка», – сказала я однажды, видя, как он носится с гаджетами, как тащится от кнопок и кодов, от техники, вылезающей из кухонной стойки по щелчку переключателя.

– Мы на верхнем этаже, – говорит Лукас, идя по лестнице и не убирая рук с моей талии. Я слышу скрип дверной ручки. Пахнет невысохшей краской и деревом, и меня изумляет свежесть и горечь этих запахов.

– Мы на улице?

– Вау. А просмотр сериалов типа «Диагноз: убийство» пошел тебе на пользу.

– Иди в задницу, – говорю я. Лукас смеётся.

– Не забывай, что я – твои глаза, Эм. Не кусай руку, которая кормит.

Он берёт меня за руку и приговаривает: «Дальше, дальше». А потом: «Вытягивай руки». Я вытягиваю, хватаю что-то, что ощущается как холодный стальной шест, и тёплые ладони Лукаса ложатся на мои.

– Надеюсь, это не подземелье, – говорю я.

– А что, если да?

– Я бы бежала отсюда так быстро…

– Ладно. Открывай глаза.

И когда я их открываю, я застываю, не в силах ничего сказать. Бесконечные просторы пустоты и густой травы, а вдалеке – море, блестящая на солнце бирюзовая простынь.

– Это порт, – говорит Лукас. – Помнишь? Мы гуляли там и болтали, когда были подростками.

– О Господи, я помню. Какое-то время мы даже думали, что здесь живёт мой отец.

– В похожем доме, – Лукас улыбается.

– С кроватью в форме барабанной установки.

– С администраторами группы, охраняющими вход, как тролли, – говорит Лукас, и мы оба смеёмся, стоя совсем близко, соприкасаясь тканью курток.

– Так жаль, что правда оказалась так далеко от всего, что я представляла.

– Но по крайней мере ты ее узнала, – мягко замечает Лукас, и я киваю и говорю, что он прав. Над нашими головами летают чайки, и мы смотрим, как крошечные лодочки, какие рисуют на сувенирных ручках, покачиваются на голубом горизонте. Здесь тихо. Спокойно.

– Я так по этому скучаю, – признаюсь я. – По нашим догадкам. Нашим мечтам.

Лукас наклоняется вперёд, опирается локтями на балкон.

– Мы ведь и сейчас можем мечтать, разве нет?

– Трудно мечтать об отце-крутом барабанщике, когда знаешь, что твой настоящий отец, по всей видимости, сукин сын.

Лукас легонько толкает меня локтем.

– Это потеря в первую очередь для него, Эм. Он сам не понимает, чего лишился.

– Я знаю.

Мы стоим плечом к плечу, зимнее солнце греет наши пальто; это же солнце светило на нас много лет назад, когда мы строили планы и мечтали, какими станем, ни секунды не сомневаясь, что всегда будем вместе.

– Ты это сделал, – говорю я Лукасу.

Лукас прижимается холодной щекой к моей щеке.

– Осталось только купить «Ламборджини» и самому приобрести такой вот дом. Это особняк Аны, ты в курсе?

– Аны? Аны Элиота?

Лукас кивает, пожимает плечами.

– Ну, она уже не имеет отношения к Элиоту, но да. Той самой Аны. Надо ещё кое-что подправить, прежде чем она въедет.

Я киваю и думаю, что она бы точно не обрадовалась, увидев здесь меня.

– Что случилось у них с Элиотом? – вырывается у меня вопрос. Лукас складывает руки, переплетает пальцы.

– Он с ней порвал. И если честно, я ничуть не удивлён. Он не был с ней счастлив.

– Правда?

– Да. И к тому же он… достиг своего пугающего возраста, понимаешь? – спрашивает он так, словно имеет в виду общеизвестный факт. – Возраста, в котором погиб его отец. Мне кажется, Элиот задумался, что жизнь коротка, и если что-то не приносит радости…

– А она не приносила ему радости? Ана, я имею в виду?

Лукас вновь смотрит на меня.

– Не уверен, что кто-то может сделать Элиота счастливым… что? Ты не хочешь, чтобы я его оценивал?

Я прочищаю горло.

– Да нет, я вообще сейчас задумалась о другом. Представила тебя и Мари в таком вот доме, – я меняю тему, потому что не могу выбросить из головы образ Элиота. Выражение его лица – разочарование, боль – когда я сказала ему, что еду к Лукасу. И… Канада. Он рассказал Рози о Канаде. Он может туда вернуться. Как я буду себя чувствовать, если он вернётся? Если я не увижу Элиота ещё… не знаю, как долго. – Да, представила вас и парочку детей. Двух собак. Или лошадей. Мне кажется, Мари больше по лошадям.