– Да, тяжелый случай, – прокомментировалКамень. – Сколько ж ему лет-то?

– Ему? Сейчас посчитаю. – Ворон молитвенно сложилкрылья и уставился на высокую ветку ближайшей ели. – Он шестнадцатогогода, сейчас там у них семьдесят пятый заканчивается, стало быть, ему пятьдесятдевять.

– Послужит еще. До скольких лет у них там генералыслужат?

– Кажись, до семидесяти, но я не очень уверен. Дошестидесяти пяти – точно, а возможно, и дольше.

– Да, еще послужит, – задумчиво повторилКамень. – И если я хоть что-то понимаю в людях, крови он своим домашнимеще попортит. А Аэлла? Ты ее видел? Как она?

Ворон затравленно оглянулся, прокашлялся, дернул клювом.

– Ты что? – перепугался Камень. – Что стобой?

– А ты сам не чуешь?

«Змей!» – с ужасом подумал Камень. Неужели старый товарищутратил бдительность и подполз так близко, что позволил Ворону себя учуять?Теперь скандала не миновать, Ворон начнет обижаться, дуться, дело дойдет довзаимных оскорблений, потом Ворон улетит, хлопнув крыльями, как дверью, ипрощай просмотр сериала. Ах, как некстати! На самом интересном месте.

– Я ничего не чувствую, – осторожно ответил Каменьслегка дрогнувшим голосом.

– Да жаром повеяло! У меня моментально в горлепересохло. И в пот бросило. Не иначе Ветер где-то по пустыне шарахался, атеперь сюда заявился.

«Слава богу! – подумал Камень. – На этот разобошлось».

Спустя несколько мгновений он и сам почувствовал дуновениесухого горячего воздуха в правый бок, отчего сразу же перестал ныть сустав.Хорошо! Сухой жар ему сейчас очень кстати, он всегда отлично помогает.

– Что там насчет Аэллы? – раздался веселыйголос. – Я же просил без меня не рассказывать.

– Я и не начинал еще, – хрипло пробурчалВорон. – Ты бы хоть влаги поднабрался, когда в гости идешь, чудовище тыневоспитанное! У людей, между прочим, приличный человек в гости с пустымируками никогда не является. Ну вот что ты притащился в таком сухом горячем виде?Я говорить не могу, у меня от тебя в горле першит.

– А Камню нравится, – беспечно отозвалсяВетер, – у него косточки болят, ему сухой горячий воздух очень полезен,правда, Камешек?

– Правда, – признался тот. – Ты уж потерпи,Ворон, сделай милость, я свой ревматизм полечу чуток.

– Да уж потерплю, отрава ты подагрическая, что с тобойсделаешь. Вы тут полечитесь, а я пока на озеро слетаю, нормальным воздухомподышу, все равно я в таких условиях рассказывать не могу.

Он демонстративно закашлялся и улетел. Ветер заботливооблетел вокруг Камня, забиваясь в самые маленькие щелочки и трещинки, чтобыгорячий воздух проник как можно глубже в измученную болезнями и сыростью глыбу.

– Ну как? Хорошо?

– Хорошо! – стонал Камень.

– А так?

– Еще лучше.

– А вот так?

– Как в раю. Прямо чувствую, как боль отпускает.Спасибо тебе, дружище.

– Да не на чем. Ты мне про Аэллу расскажи, про любимицумою.

Камень, расслабленный сухим теплом и отступившей болью, судовольствием пересказал все, что узнал от Ворона: про карьеру Аэллы, еезамужества и нового любовника, которого случайно увидела Тамара.

– И все? – недовольно воскликнул Ветер.

– Пока все. Больше Ворон ничего не успел рассказать.

– Ну я не знаю… – Камень почувствовал, какшевельнулась плотно облегающая его тело воздушная масса. – Это халтуракакая-то, а не просмотр сериала. Он хотя бы сказал, как она сейчас выглядит?Все такая же красавица, как была в юности?

– Не сказал. Но, наверное, такая же. Куда красотаденется, если она есть?

– Тоже верно, хотя бывает по-всякому. Слушай, яустроюсь между деревьями и посплю немножко, ладно? Устал чертовски, пока тащилк тебе эту жару, старался, чтобы она дождем не пролилась. Не обидишься?

– Что ты! Спи, Ветрище, отдыхай, набирайся сил. Я тожеподремлю.

* * *

– Тамара Николаевна! – к Тамаре подлетеладевушка-ученица с вытаращенными глазами. – Вас к телефону АэллаКонстантиновна!

Руки Тамары – в одной расческа, в другой ножницы – намгновение замерли над головой сидящей в кресле дамы.

– Ира, я работаю, – спокойно ответила она.

Она не любила отвлекаться во время работы, особенно когдаделала стрижку «сэссун» – новое слово в парикмахерском деле, – требующуюотточенной техники и высокой концентрации внимания.

– Но ведь это же сама Аэлла Константиновна!

– Я работаю, – терпеливо повторила Тамара. –Скажи, что я перезвоню ей, когда освобожусь.

– А вдруг ее уже не будет на месте?

– Иди, Ира, – улыбнулась Тамара.

Она не могла сердиться на эту восторженную молоденькуюученицу, далеко не первую, кто терял рассудок при одном упоминании имени Аэллы Александриди,знаменитого пластического хирурга из расположенного рядом Института красоты.Пациентки института зачастую становились клиентками салона «Чародейка»,информация о лучших специалистах-медиках и лучших мастерах-парикмахерах плавноциркулировала из двери в дверь, и в салоне всегда были осведомлены обо всем,что происходило в институте, равно как и наоборот. Аэлла Константиновна былапостоянной клиенткой «Чародейки», делала здесь маникюр и педикюр, а стриглась иукладывала волосы только у Тамары, которой хватало выдержки не расхохотатьсяоткрыто, когда Аэлла, садясь к ней в кресло, говорила:

– Томочка, я опять к тебе записалась, пусть все видят,какие именитые клиентки к тебе в очереди стоят, это поднимет твой престиж вглазах окружающих.

Тамаре Головиной, победительнице конкурсов в Москве, Риге идаже в Польше, мастеру, которого вызывали к себе перед ответственнымивыступлениями самые знаменитые актрисы и певицы, давно уже не нужно былоподнимать собственный престиж, но Аэлла упорно не хотела этого замечать итешила себя иллюзией собственной благотворительности. Эта иллюзия приносила ейтакое глубокое удовлетворение, что Тамаре жаль было лишать подругу своей сестрыстоль невинной радости. Особенно забавным показалось Тамаре, что ученица Ирочкаи в самом деле испугалась: а вдруг, когда Тамара Николаевна перезвонит, АэллыКонстантиновны уже не будет на месте? Наверное, случись так – и мир рухнет.

Краем глаза Тамара видела, как неугомонная ученица подбежалак администратору Татьяне и что-то горячо зашептала ей на ухо. Администраторвсплеснула руками, подхватилась и через весь зал направилась к Тамаре.

– Тамарочка, Аэлла Константиновна ждет у телефона,может быть, передать что-нибудь?

– Мне нечего ей передавать, кроме того, что яперезвоню. Это же она мне звонит, а не я ей.