– А вдруг она хочет записаться к тебе?

– Ну, пусть записывается у тебя. Таня, я работаю. Моедело – стричь, твое дело – записывать клиентов.

– Но ведь Аэлла Константиновна…

– Таня, – резко сказала Тамара, – я всесказала.

Татьяна трусцой побежала назад к телефону и что-тозалепетала в трубку.

– Скажите, Тамарочка, это доктор Александриди вамзвонит, да? – с горящими от любопытства глазами спросила сидящая в креследама.

– Да, – коротко ответила Тамара.

Она уже примерно представляла, что будет дальше, и ей сталоскучно.

– А вы с ней хорошо знакомы?

– Достаточно хорошо.

– Тамарочка, вы не могли бы поговорить с ней, чтобы онаменя посмотрела? Меня беспокоит вот здесь и здесь… – Дама завертелаголовой, демонстрируя Тамаре складки под подбородком.

– Не вертитесь, пожалуйста, я работаю, – строгопроизнесла Тамара. – Я, конечно же, могу поговорить с АэллойКонстантиновной, но нет никаких гарантий, что она возьмется вас посмотреть. Онаочень занята, у нее много пациентов.

– Я понимаю, Тамарочка, я все понимаю, –заторопилась дама. – Вы ей только скажите, что я работаю в управленииторговли Мосгорисполкома, а мой муж – начальник отдела в Минторге. Я буду оченьей благодарна. Очень, – с нажимом повторила она.

– Хорошо, – равнодушно откликнулась Тамара. –Я все передам.

– И вам я тоже буду очень благодарна, вот увидите.

– Я поняла.

Не надо ей ничего от этой разъевшейся бабищи, пустьотстанет. Но Аэлле Тамара, конечно, все передаст, Аэлла любит пациентов «свозможностями».

– Тамарочка, вы просто волшебница, – дамавспорхнула с кресла с неожиданной для ее комплекции прытью, – под вашимируками я всегда молодею лет на пятнадцать.

«На десять», – мысленно поправила ее Тамара, несклонная к самообману. Новая стрижка подчеркнула глаза и брови и скрыла дефектырасплывшегося овала лица. За работу Тамара сама себе поставила «пять с плюсом»– вставшая с кресла дама действительно мало походила на ту, которая в этокресло села полтора часа назад.

Дама отработанным жестом вынула из сумки и положила передзеркалом большую плитку швейцарского горького шоколада.

– Еще раз спасибо, Тамарочка. Так я вам позвоню насчетдоктора Александриди?

– Звоните.

Дама отправилась к кассе расплачиваться, а Тамара, поймаввзгляд администратора Татьяны, подняла руку с растопыренными пальцами, чтоозначало: пять минут перерыв – и можешь приглашать следующего. Всего пятьминут, чтобы посидеть после полуторачасового стояния у кресла, дать ногам отдыхи позвонить Аэлле. Что у нее там стряслось? Что за срочность?

– Тома, ты можешь ко мне зайти? – спросила Аэллабез долгих предисловий.

– Что-нибудь случилось? Я работаю, у меня смена додевяти вечера.

– Ладно, я сама зайду. Буду уходить – заскочу наминутку. Я тут кое-что собрала для Любы, хотела сама завезти, но у меня вближайшее время не получится. Отвезешь ей?

– Конечно, приноси. Я как раз завтра к ней поеду.

– Отлично! Тогда до встречи.

Ну вот, очередная подачка от благодетельницы. К чести Аэллынадо сказать, что то, что Тамара сердито именовала подачками, было отнюдь недешевым и не бросовым. Корзины с фруктами, только сегодня доставленныесамолетом из Баку или Тбилиси, бутылки с дорогими импортными спиртныминапитками, новая, в пакетах и с бирками, одежда для Любы и детей, такие женовые скатерти, постельное белье, посуда и обувь, причем все такое, какое вмосковских магазинах не купишь, и не потому, что редко бывает, а потому, что небывает вообще.

Но на этот раз Аэлла Александриди превзошла сама себя. Онавошла в салон «Чародейка» с сумкой через плечо, большим пакетом в одной руке ипортпледом в другой. К счастью, клиентка Тамары в этот момент сидела под феномс волосами, накрученными на бигуди.

– Вот, здесь детское, для Лели теплая курточка,финская, и сапожки на меху, будет гулять – не замерзнет, – Аэлла вынула избольшого пакета пакет поменьше и показала Тамаре. – Вот это, – онавытащила другой пакет, – для Коли, здесь американские джинсы и дверубашки, модненькие, канадские. Ну и по мелочи, трусики, маечки, очень хорошийтрикотаж, австрийский, качество обалденное. А вот здесь, – она показала напортплед, – шуба для Любаши. Я, собственно, потому и хотела побыстрее ейотдать, холода стоят дикие, а она ходит черт знает в чем, промерзает до костей.

– Шуба?! – Тамара ушам своим не верила. – Тыотдаешь Любе свою шубу?

– Ну я тебя умоляю! – Аэлла смешно наморщиланосик. – У меня и так шесть шуб. Шесть! Куда мне столько? Солить? А этотгрузинский апельсиновый магнат, которому я дочку на выданье в порядок привела,притащил сегодня седьмую. Что мне с ней делать? Пусть Любаша носит и радуется.

– Но я не знаю, Аэлла… – растеряласьТамара. – Совсем новая шуба… Это как-то… Давай ты лучше Любе какую-нибудьсвою старую шубу отдашь, если тебе не жалко, а новую сама носи.

– Хитренькая какая! Свои старые шубы я уже люблю, я ихносила, они мне дороги как память о моих мужчинах и моих клиентах, а эта совсемновая, ни разу не надеванная, я ее еще не успела полюбить, поэтому мне ее нежалко. – И Аэлла задорно расхохоталась. – Бери! Следующая твоя будет.

– Не поняла…

– Ну, следующая шуба, которую мне подарят, будет твоей.Ждать недолго осталось, я только что одну дамочку из богатой армянской семьипочинила, так что награда найдет героя буквально на днях.

Тамара пришла в себя и включилась в игру.

– А если они подарят не шубу, а что-нибудь другое?

– Все равно будет твое. Мое слово – закон.

– А если это будет машина?

– Машина? – Аэлла задумалась, потом лукавоулыбнулась. – Ладно, уговорила, новую машину возьму себе, а старую тебеотдам. А что? Вполне приличная двадцать четвертая «Волга» цвета «белая ночь».Или побрезгуешь?

– Да я не из брезгливых, – засмеяласьТамара. – Я же сальные волосы до сих пор клиенткам мою, правда нечасто,обычно это делают ученицы, но мой отец, например, думает, что я только этим изанимаюсь. Аэлла, ты извини, у меня клиентка под феном сидит.

– Все-все-все, убегаю, – заторопиласьАэлла. – Любаше скажи, что я вырвусь к ней, как только смогу. У меня новыйпоклонник, ну, ты, наверное, уже знаешь, мы же с вашим салоном как в одномобщем дворе живем, так вот он пока ни на один вечер меня не отпускает. Ничего,скоро любовный пыл поутихнет, и я стану посвободнее.

Она поцеловала Тамару и умчалась, оставляя после себя шлейфиз запаха дорогих французских духов.