– Еще на прошлой неделе.

– А ты экспертизу не забыл?

– Какую экспертизу?

– Образец помеченной стеклотары и образец химвещества,которым мы метили.

– Ах, эту! Сделал, конечно.

Родислав постарался, чтобы голос его звучал как можно болееравнодушно, словно вопрос был самым обыкновенным, а ответ – самым естественным.На самом деле сердце его екнуло и на мгновение остановилось: он вспомнил, чтоне провел эту чертову экспертизу. И теперь адвокат может прицепиться к тому,что ее нет, и, стало быть, оспорить все материалы дела и выводы следствия. Сутьсостояла в том, что, когда из заветного ящика у приемщицы Щупровой былиизвлечены неучтенные и, соответственно, не оплаченные бутылки, на которыхобнаружены химические метки, следовало эти бутылки отправить на экспертизувместе с конвертом, в котором находился образец той самой «собачьей пасты».Сделать это необходимо для того, чтобы потом никто не мог сказать: мало ликакие помеченные неизвестно чем бутылки вы там обнаружили! Может быть, это ещекто-то пытался провести контрольную закупку, сдали Щупровой помеченные бутылки,потом что-то не срослось, акт не составили, а бутылки остались. Или вообще юныелюбители-химики баловались, взяли дома пустые бутылки и мазали чем ни попадя, апотом сдали и на вырученные деньги в кино пошли и мороженое купили. В общем,толковый адвокат найдет что сказать, если в деле не будет соответствующего актаэкспертизы.

Экспертизу, конечно, можно провести по постановлению суда ив период судебного следствия, но для этого нужно, чтобы конверт с образцомхимического вещества был приложен к акту, который составили в момент подготовкик контрольной закупке. Акт в деле был. И акт проведения контрольной закупкитоже был. А вот конверта там не было. Родислав смутно припоминал, что сунулконверт в стол, чтобы на следующий день, после получения акта контрольнойзакупки и письменных объяснений всех ее участников, при возбуждении уголовногодела приобщить к нему оба акта. Акты он приобщил, а вот конверт… Конверта вделе не было.

Он перерыл весь стол, переворошил по листочку все содержимоесейфа – ничего. В столе и сейфе после подготовки к недавней проверке режимасекретности царил идеальный порядок. Но злополучного конверта с образцами тамне было. Родислав понял, что, скорее всего, он его просто выбросил, когданаводил порядок. И что теперь делать? Если бы конверт нашелся, он завтра жепобежал бы к судье договариваться и наверняка договорился бы, судья Воронецбыла нормальной теткой, сама в прошлом работала следователем прокуратуры итрудности следственной работы знала и понимала как никто. Но конверта не было!Не было его. Оставалось надеяться только на то, что у Щупровой не будеттолкового и внимательного адвоката и никто ничего не заметит.

Он ворочался в постели, не мог уснуть и чувствовал, чтосъеденный за полночь ужин комом стоит в желудке, не желая перевариваться. Втакое позднее время, наверное, спать хочет не только мозг, но и всяпищеварительная система.

– Родинька, ты не спишь? – донесся до него едваслышный шепот Любы.

– Нет.

– Что-то случилось?

Конечно, случилось. За ужином он не стал ничегорассказывать, понимал, что уже поздно и надо ложиться, да и Люба была такаясчастливая, возбужденная, показывала ему новую шубу и новую прическу. Но теперьон не сдержался и рассказал.

– Ты правильно сделал, что не стал ничего Славикуговорить. Зачем его заранее расстраивать? Может быть, и в самом деле всеобойдется.

– А если не обойдется?

– Не надо сразу думать о плохом, надо надеяться нахорошее. – Рука Любы погладила его по плечу, и Родиславу сразу сталоспокойнее. – Тебя можно простить, у тебя вон сколько дел одновременно впроизводстве, разве ты можешь за всем уследить? У каждого следователя бываютошибки и оплошности, ты мне сам сколько раз рассказывал про своих коллег,которые то тут что-то недоделают, то там недоглядят, то забудут что-то, топерепутают. Вы все люди, вы из плоти и крови, и у каждого из вас есть свояжизнь, свои домашние проблемы, свои заботы, свои болезни. Каждый можетошибиться, ничего страшного в этом нет. Конечно, я бы понимала, если бы из-затвоей ошибки невиновный оказался бы за решеткой – тогда да, это действительнострашно. А если приемщица Щупрова вместо тюрьмы окажется на свободе, то, ядумаю, никто очень сильно не пострадает. Ты имеешь право на ошибку, и если всесложится неблагоприятно, я надеюсь, Славик тебя поймет и простит. Да я непросто надеюсь – я в этом уверена. Славик Сердюков – твой добрый товарищ, онтвой коллега, и у него наверняка тоже случаются промахи и ошибки.

Родислав облегченно вздохнул, повернулся и уткнулся лбом вее плечо.

– А хочешь, я завтра после работы заеду к тебе вконтору, и мы еще раз вместе просмотрим каждую бумажку у тебя в столе и всейфе? – предложила Люба. – Завтра Тамара заберет Лельку, так что ясмогу прийти домой попозже. В таких случаях всегда лучше смотреть свежимглазом, у тебя глаз, что называется, замыленный. Хочешь?

– Хочу, – полусонно пробормотал Родислав.

На следующий день Люба, как и обещала, приехала вечером кнему на работу, они заперлись в кабинете и снова перебрали по листочку всебумаги. Но конверт так и не нашелся.

Прошло еще две недели, дело по обвинению Щупровой началослушаться в суде первой инстанции, и оправдались самые худшие ожиданияРодислава. Адвокат, молодой, резвый и желающий сделать быструю карьеру,докопался до экспертизы, и дело было прекращено «за недоказанностью».Оперативник Сердюков долго кричал в кабинете следователя Романова, что таким,как Романов, не место на следственной работе, что он своей безалаберностью иленью может угробить любую долгую и кропотливую работу оперов и что за такиеслужебные промахи в приличном обществе бьют морду и руки не подают, и ушел,хлопнув дверью. Родислав с тоской думал об «оконном» деле, которое так и непродвинулось, застыв на постыдных 27 рублях, и на проведение следственныхдействий по которому осталась после второго продления сроков всего неделя. Аведь этим делом тоже Сердюков занимался. Можно представить, в какое бешенствоон придет, узнав, что в суд передано обвинение в обмане покупателей всего на 27рублей вместо как минимум 900!

* * *

– Ну что, все довольны? Про Аэллу рассказал, проРодислава рассказал, теперь я могу, наконец, пойти поесть, попить ипоспать? – с притворной ворчливостью спросил Ворон.

– Погоди, а как Аэлла выглядит-то? – не унималсяВетер. – Ты про все рассказал, а про внешность? Я же должен реальнопредставлять себе ту, которую полюбил всей душой.

– Полюбил он, – пробурчал Ворон. – Подумаешь,герой-любовник нашелся… Ну, что тебе сказать? Лицо, конечно, красивое, как ибыло в юности, глаза большие, яркие, темные, ресницы черные, длинные, вверхзагибаются, брови густые, но она их, по-моему, выщипывает, потому что раньшеони как-то погуще были, такие почти пряменькие, а теперь потоньше и такойизогнутой полосочкой. Не знаю, я в этих бабских делах не очень-то сведущ.Волосы в крупный завиток, черные, но с ранней сединой, которую она у Тамары всалоне закрашивает. Фигура, конечно, подкачала, в юности-то она такая налитаябыла, аппетитненькая, с тонкой талией и пышным бюстом, а теперь как-то это все…не знаю. Лично мне не нравится. Ноги коротковаты оказались, попа низкая, и всяона какая-то маленькая, повыше Тамары, конечно, но с Любочкой не сравнить. Вотуж кто красотка так красотка! Шикарная женщина. Нет, не то я говорю, –спохватился он, – не то. Люба роскошная, а Аэлла – шикарная. Вот так будетправильно. Разницу улавливаете?