— Я — человек подневольный, отче, — успокаиваясь, проговорил Колобов. — Может, вы и впрямь верите, что этих колдунов и отступников можно возвернуть на путь истинный одним словом. Только я знаю: не накажи их, зараза ихняя по людям поползет! Еще хуже будет.

Снова в горнице воцарилось напряженное молчание. Наконец священник вздохнул:

— Воля ваша, урядник. Ложь — тяжкий грех, потому скажу. Да, приходят ко мне изредка люди из урмана, что на север от города тянется аж до самого Чулыма. Приходят за советом да за помощью — по здоровью да по хозяйству. Так что в однорядь вам и меня придется повязать!

Колобов шумно выдохнул, выпуская напряжение, нахлобучил шапку, что всю дорогу мусолил в руках. Оглянулся на притихшего Кёлека.

— Добре, отче. На вас у меня приказу нет, а вот на гостей ваших мы тут засаду поставим. Уж не обессудьте, придется потерпеть.

— Вы собираетесь устроить охоту на людей на освященной земле?!

— Зачем же на святой? Мы будем ждать их здесь, в вашем доме…

* * *

Удача посетила казаков лишь неделю спустя, когда почти отчаявшийся Никита собирался устроить отцу Елисею еще один допрос, на сей раз с пристрастием, подозревая не без основания, что поп его попросту провел.

В ту ночь, не по-летнему прохладную, в засаду сели опытный скрадник Ондрейка Головастый и вечно смурной и недовольный всем и вся Степан Бутырка, лишь год назад попавший в строевой разряд. Казаки расположились, как и прежде, в просторном подклете рядом с крыльцом. В этой части подклета находился погреб, и пронырливый Ондрейка уже успел разведать, что хозяин весьма запасливый: свиные окорока, телячьи филеи, домашние колбасы, а уж солений-варений не перечесть! Однако Колобов, предвидя наличие такого изобилия под боком молодых парней, каждый раз посылая очередную пару в засаду, требовал, чтобы наедались от пуза и не зарились на поповское добро.

Время шло к полуночи, и Головастый уже всерьез начинал бороться с дремотой, как вдруг услышал чью-то мягкую поступь перед крыльцом. Он тут же тронул закемарившего Степана за локоть и приложил ладонь к его рту — не дай бог, вскинется, шумнет. Тогда всё пропало.

Неизвестный остановился перед крыльцом, потоптался нерешительно. Потом легонько звякнуло стекло в красном окне горницы. «Камушком поздоровался», — определил Ондрейка. Наверху скрипнули половицы, скрежетнула дубовая дверь. Мягкие шаги прошелестели по ступенькам, и гость вошел в дом.

— Попался! — шепотом констатировал Головастый и показал напарнику большой палец. — Идем!..

Они тихо выбрались из подклета через окошко наружу, скрытник по-кошачьи метнулся через перила на крыльцо и присел за дверью. Степан замер под крыльцом у стены, прямо над ним невидимая рука приоткрыла окно, и стал слышен негромкий разговор.

— Ты, Елисей, не серчай. Мы тебя боле до белых мух тревожить не станем. И так нам помог — не расплатиться. А што опасно в городе, то я и сам знаю. Седмица минула, как служилые по наши души приехали. Видать, не сдюжил Охрим-то, указал иродам, где искать…

— Ты не понимаешь, Феофан! Я и так вас целый год покрывал да подкармливал, взял грех на душу… Запутался совсем, замучился отмаливать… А за ради чего?.. И казаки эти ко мне приходили — видать, прознали уже здесь, что я с вами связан…

Наверху замолчали, потом что-то тяжело сдвинулось, лязгнул металл, и снова заговорил гость:

— Вот что, Елисей. Я, пожалуй, все заберу. А то, не ровен час, придут с обыском, найдут и — пиши пропало.

— А сможешь? Тут пуда три будет…

— Не впервой тяжести таскать. Подсоби только вязанку стянуть…

Наверху завозились, закряхтели, что-то бухнуло об пол. Степан отлип от стены, сделал знак Ондрейке, мол, готовься. Скрытник вытянулся в рост, чуть отставил левую ногу. Бутырка же, наоборот, подобрался к самым ступеням и присел сбоку, чтобы выходящий на крыльцо не уткнулся в него взглядом.

Спустя минуту дверь распахнулась и на крыльце появился невысокий, кряжистый мужик, согнувшийся под тяжестью здоровенного то ли сундука, то ли мешка. Едва гость шагнул к ступеням, Ондрейка ловко поддел его за ногу и толкнул вперед. Мужик от неожиданности выпустил ношу и кувырнулся с крыльца вниз головой, охнув и крепко приложившись затылком о нижнюю ступеньку. Степану оставалось только споро завернуть оглушенному руки за спину и стянуть сыромятным ремнем у локтей. Головастый в это время заглянул в мешковину, оставшуюся на крыльце.

— Ох, едрена матрена! — не удержался он. — Да тут харчей на цельный отряд! А еще — холстина, ножи, кремни… О, даже пороху жбан! И пули…

— Так и есть, посыльный это. Со скита! — облегченно выдохнул Степан, поднимаясь и отряхиваясь. — И куды теперь энтого бугая девать?

Головастый спустился с крыльца, перевернул пленника и отвесил ему смачную оплеуху. Тот замычал, заворочался, открыл мутные еще от удара глаза и ошалело уставился на казаков, силясь разглядеть обидчиков в хилом свете, сочившемся из ближнего окна.

— Привет, злыдень! — оскалился Ондрейка. — Долго же тебя дожидались.

— Господь всемогущий, обереги, вразуми мя, раба твово… — забормотал мужик и вдруг рванулся с земли, будто взлетел.

Он ударил плечом Бутырку в дых, так что казак, охнув, сложился пополам. Ондрейка, как более опытный в рукопашных поединках, среагировал на бросок, отшатнулся от удара головой в лицо, но сам тоже промахнулся, едва задев кулаком ухо противника. Мужик, не останавливаясь, рванул в темноту церковного двора, видимо, прекрасно ориентируясь даже в потемках. И, наверное, ушел бы, но опомнившийся Головастый выхватил из-за пояса кистень и метнул вдогонку беглецу. Тяжелая свинчатка впечаталась тому между лопаток, почти в основание шеи, и мужик без звука нырнул ничком, врезавшись головой в стену дровенника.

Шум получился изрядный. На него из окна горницы выглянул отец Елисей, держа в руке масляный фонарь.

— Что же вы делаете, ироды?! — возмущенно прогудел священник, силясь разглядеть, что творится во дворе.

— Спокойно, отче, — громко откликнулся Ондрейка. — Все ужо сделано. Колдуна взяли, ничего не сломали.

— Господи, прости мне грех сей, не корысти ради, а токмо к вящей славе Твоей… — забормотал Елисей и поспешно прикрыл окно.

Головастый помог встать отдышавшемуся напарнику, ободряюще похлопал по плечу.

— Ну, что, друже, взяли злыдня под микитки?.. — И оба с натугой поволокли бездыханного пленника с церковного двора.

* * *

Колобов с утра пребывал в прекрасном настроении. Плененного накануне беглого скитника запихали в ту же тюремную клеть, где раньше сидел Кёлек, а добро из мешковины пустили на казацкий общак, разделив припасы по справедливости между всеми членами отряда.

Плотно позавтракав поповским окороком и пшенной кашей, Никита прихватил с собой верного Ондрейку и отправился допрашивать пленного. Остяк увязался за ними по собственному почину, но урядник возражать не стал — авось пригодится.