Олег все прислушивался к грохоту, ржанью, треску,предположил:

— Я много слыхивал про монастырские вина... Хорошо бызахватить в дорогу, как подобает истинным подвижникам. Чтобы искушениенизменной плоти было сильнее, а мы чтоб боролись во всю мощь, и чтоб нашапобеда была выше!

Настоятель попятился, повис на руках монахов-помощников:

— Еще и вы?.. Тогда от монастыря ничего не останется!

— Люди крепче, чем лошади!

Томас тоже прислушивался к непрекращающемуся грохоту, кивнулнастоятелю:

— Ты прав, святой отче. Нам хватает с чем бороться. Сэркалика, не пора ли в дорогу? Увы, потешиться ни рыцарским поединком, ни твоейдоброй дракой не удается. Одна надежда, что какая-нибудь пакость подстерегаетпо дороге. А тут делать нечего: поели-попили, а по... гм... погуляем в другом месте,чтобы раззуделось и размахнулось во всю сласть.

Настоятель обернулся, крикнул:

— Собрать великим северным воинам в дорогу драгоценныйоткуп... э-э... дары, еду, одеяла. Мигом!

Монахи разбежались, настоятель осторожно повернулся, егоповели через сад, где Олег увидел жуткую картину разрушения, словно пронеслисьорды Аттилы: просторная конюшня, сложенная из необожженной глины, рассыпалась,желтые глыбы раскатилиь, калеча и топча нежные цветы, почти полностью засыпалиродник.

— Где мой конь? — спросил Томас обеспокоенно.

— Коня железного человека будят: играют над ним песни,бьют в бубны,

дают нюхать ароматические соли...

— В задницу ваши соли, — сказал сэр Томас. —Себе, не коню! Моего друга поднимет лишь это!

Он похлопал по толстому поясу, где висел боевой рог. Вследза монахами они прошли через сад, там развалин оказалось намного больше, Томасдаже озадаченно присвистнул. Если бы не знал, что ночью буянили два пьяныхконя, подумал бы, что через монастырь прошли благочестивые рыцари-крестоносцы впоисках Святого Грааля.

Конь лежал посреди вытоптанного сада, храпел, страшновыкатив глаза. Монахи стояли в почтительном отдалении, с ужасом смотрели начудовище. Томас поднес рог к губам, надул щеки. Страшный рев пронесся надмонастырем, с жалобным звоном посыпались стекла в окнах. Престарелый настоятельи монахи попадали на землю, как переспелые груши. Левое ухо коня раздраженнодернулось, но дикий храп с переливами не оборвался.

Томас выругался, набрал в грудь побольше воздуха, протрубилснова, покраснев и страшно выпучивая глаза. Оглушительный рев сотряс воздух.Олег вскинул голову — рушились маковки монастыря, лепные украшения из глины.Конь недовольно прянул обоими ушами, посовал ногой, но храп стал еще гуще.

Рыцарь покосился на ехидно ухмыляющегося калику, нахмурился,поспешно поднял рог в третий раз:

— Проклятая бесчувственная скотина!.. Так упиваться,когда хозяин всю ночь... готовился к трудному бою! Хорош был бы под седлом! Ну,сейчас ты у меня точно проснешься, сейчас ты у меня вовсе заикой станешь...

Он приложил рог к губам, Олег поспешно ухватил за руку:

— Погоди! Он только перевернется на другой бок. Лучшепалкой огрею!

Томас ахнул от великого возмущения, едва не выронил рог:

— Рыцарского коня? Простой палкой?

— Могу взять у настоятеля позолоченную, —предложил Олег с готовностью.

Он отнял у рыцаря рог, присел возле коня на корточки и дунулв рог прямо над ухом. Конь всхрапнул, взвился в воздух, как ужаленный сотнямизмей, глаза были дикие, ошалелые, его трясло крупной дрожью.

— Доброе утро, пропойца, — сказал Олегязвительно. — У сэра рыцаря с похмелья только руки трясутся, будто курночью крал, а ты вон весь... Отец настоятель, мой конь в библиотеке?

Из желтого поля распростертых монахов, где только-тольконачалось шевеление, донеслось слабое:

— Да-а... Там...

— Что он там читает? — удивился Олег. —Никогда за ним не замечал... Надо поскорее забрать оттуда, зачем мне грамотныйконь? Неловко на таком ездить.

Он пошел к желтому приземистому зданию, которое тряслось, состен летели комья глины. Томас хмыкнул вдогонку:

— Конь у тебя, случаем, не иудей? Те, говорят, всеграмотные!

Он принялся седлать боевого жеребца, тот лишь покачивался,смотрел налитыми кровью глазами. Пышная грива сбилась комьями, в ней застрялироскошные репьяхи редких восточных цветов Владыки небес, от него неслоперегаром, а весь левый бок выглядел голым от слипшейся шерсти — спал в лужекрасного вина. На седло и широкие ремни подпруг конь смотрел, как правоверныйкрестоносец на сарацинские святыни.

Наверху послышался грозный топот подков. Олег верхом съезжалпо широким ступеням. Глаза коня были красные, начитанные, в прожилках, ноступал он достаточно твердо, хотя и с рассчитанной осторожностью. Олег сидел нанем, как неподвижный утес посреди Волги: угрюмый, тяжелый. За его спиной по обестороны седла свисали дорожные мешки, там же висел исполинский меч, даже лук иколчан были прикреплены сзади. Душегрейка из волчьей шкуры на грудираспахнулась во всю ширь, обнажая широкие пластины мускулов, в поясе каликуперехватывал широкий ремень, плотно усеянный металлическими бляхами, справависела пузатая баклажка, на которую Томас сразу уставился подозрительно и дажепытался унюхать идущий от нее запах.

— Я готов, — сказал он, бодрый, как проснувшийсязаяц. — Отец-настоятель, спасибо за хлеб и ласку.

Из последнего уцелевшего здания, в стенах которого ужеобозначились свежие трещины, монахи поспешно выносили сбрую для коня Томаса,его седельные сумки, мешки с овсом для обоих коней и еду на две недели пути. Бурдючкас вином Олег не заметил, видимо, здесь не знали международного обычаяпохмеляться, иначе отец-настоятель снял бы все с себя и монахов, только бысмиренные паломники, которые всячески избегают драк, убрались поскорее.

Томас тяжело взобрался на коня, тот пошатнулся, раскорячивноги, помотал головой. Подбежали трое монахов, держа на плечах боевое копьерыцаря. Томас легко подхватил отполированное его железными пальцами древко,лихо отсалютовал:

— Спасибо за приют! На обратном пути обязательно заедупогостить. С друзьями!

Монахи с криками бросились в здание. Томас повернул коня кнетерпеливо поглядывающему сэру калике, бодрой рысью выехали из монастырскихворот.

Железные подковы звонко процокали по непрочным створкамворот, что лежали на пути, рухнув от богатырского рева боевого рога сэраТомаса.

Едва выехали, а солнце уже повисло над головой. Олегобливался потом. Томасу пришлось совсем несладко: в железных доспехахчувствовал себя, как рыба в котелке с водой на жарком костре. Ни облачка, ниветерка!