как бегство? Причем бегство от себя самой. Из тех мест, где я была счастлива. Словно хочу наказать себя за ссору с Джеком… Я тряхнула головой. Нет, для всех будет лучше, если я просто уеду. Может, у нас и правда был лишь летний роман и все, что мне нужно, – это пережить его окончание. Я усвоила урок.

Не влюбляйся в красивых юношей из маленьких городков; они строят тебе глазки, а сами хотят всего лишь поразвлечься. Простое правило, которое я больше никогда не забуду.

По щеке скатилась одинокая слезинка. Я поспешно ее вытерла и в тысячный раз в жизни почувствовала себя одинокой и покинутой. Без опоры и без цели, без корней. И прежде чем вновь нахлынули слезы, развернулась и поехала назад, в город.

Я знала направление лишь приблизительно; однако, свернув на нужную улицу, уже издалека угадала домик. В меркнущем свете дня он виднелся на лугу, посреди диких цветов. Часть территории занимал большой огород, остальное оккупировала природа. Дверь висела на петлях несколько косо, крыша знавала лучшие времена, однако дом излучал такой уют, что сомнений не осталось – здесь живет Аннабет Соктомах с семьей.

Я робко постучала в дверь. Открыла девочка лет семи, с двумя длинными черными косичками. Уставилась на меня большими карими глазами.

– Привет. Я Марли. Аннабет дома?

Девочка кивнула и застенчиво улыбнулась, показав щербинку на месте выпавшего зуба. Затем повела меня через узкий коридор, где на стенах висело множество семейных фото в рамках. Я украдкой заглянула в одну из комнат, где на полке обнаружилась внушительная коллекция корзин, плетенных в традиционной технике.

Мы вошли на кухню. Аннабет стояла у плиты. В этот момент как раз начал свистеть чайник.

– Бабуля, к тебе пришли, – прошепелявила девочка сквозь щербинку.

– Здравствуйте, Аннабет, – нерешительно поприветствовала я хозяйку. Голос звучал хрипло, словно я давно не разговаривала. Пришлось откашляться. Мне вдруг стало неловко. Может, это не такая уж хорошая идея – просто взять и вломиться в чужой дом поздно вечером?

– Марли! А я как раз чай завариваю, – произнесла Аннабет. Будто только меня и ожидала! – Посиди со мной.

Я уставилась на ее спину. Женщина, не поворачиваясь ко мне, невозмутимо налила горячей воды в две расписные глиняные чашки. Похоже, Аннабет ничуть не удивило, что я появилась в ее доме без предупреждения.

Девочка прошмыгнула в заднюю дверь, закрытую москитной решеткой. С веранды донеслись голоса – там негромко беседовали несколько человек. В сгущающейся темноте мерцали свечи.

Аннабет добавила в чашки щепотки травы и принюхалась. Удовлетворенно причмокнула языком и наконец развернулась ко мне. В глазах сверкнула добрая улыбка, складки у рта углубились. Она указала тростью на стол посреди помещения. Я спохватилась, что меня давно просят сесть, и заторопилась принять приглашение.

Опираясь на палку, Аннабет перенесла на стол одну чашку, затем другую. В ноздри ударил пряный аромат травяной смеси; мою щеку обдало горячим паром. Я вздохнула и откинулась на спинку стула. От сердца как-то вдруг чуть отлегло.

Прежде чем сесть напротив, Аннабет вновь взглянула на меня. Темные глаза смотрели испытующе и немного весело.

– Итак, Марли, что привело тебя сюда? Да еще в последний вечер?

Вот и до нее дошли слухи… Кровь прилила мне к лицу. Не хотелось, чтобы Аннабет решила, что я просто сбегаю. Ведь всерьез убеждала женщину, что хочу больше узнать о пассамакуодди и что обрела здесь свой дом. А теперь пошла на попятную.

Я ухватила чашку обеими руками, да так крепко, что едва не обожглась. Посмотрела в глаза Аннабет и начала рассказывать. О том, как всю жизнь искала себя. Об отношениях с отцом, который никогда не затрагивал вопрос о моем происхождении, словно во мне и не было маминой крови. Что я с детства чувствовала себя брошенной, хотя бабушка с дедушкой старались изо всех сил и рассказали о маме то немногое, что знали сами.

Я поведала Аннабет о своих планах остаться. О том, что собиралась учиться и освоить профессию ветеринара. Однако потом мне не хватило мужества сделать следующий шаг. Я не могла четко видеть перед собой направление, как после нашего первого разговора в кафе. Рассказала и о ссоре с Джеком, хотя о подробностях умолчала.

Аннабет выслушала меня с серьезным видом, ни на секунду не отрывая взгляда, – словно хотела придать сил продолжать разговор. Когда все слова наконец вырвались наружу, я уже почувствовала себя легче.

В кухне воцарилась тишина. Сквозь москитную решетку доносились звуки ночи – стрекотание кузнечиков, шелест ветра в верхушках деревьев, шорохи в траве. Семейство Соктомах тоже еще не угомонилось. До нас долетало приглушенное бормотание.

Долгое время Аннабет ничего не говорила. Я в смущении провела взглядом по комнате, не зная, что должна делать в ожидании реакции хозяйки. На диване в углу стояла наполовину законченная корзина. Стены кухни также были увешаны семейными фото, в том числе черно-белыми изображениями соплеменников в полном праздничном одеянии. Кажется, я узнала среди них молодую Аннабет.

Аннабет отпила глоток чая и откашлялась.

– Слышу много страха в твоих словах. Страх не найти маму. Страх потерять еще больше дорогих тебе людей. Страх, что тебя бросят. Страх перед тем, как посмотрят на тебя другие. Страх перед тем, что ты есть на самом деле.

Я с изумлением смотрела на нее. Сердце глухо стучало в груди; каждый удар эхом отдавался во всем теле, словно оно было только оболочкой. Оболочкой, которая лишь теперь должна наполниться жизнью. Слова Аннабет резонировали во мне, будто в большом пустом зале.

Она протянула через стол морщинистую руку, усеянную возрастными пигментными пятнами, и положила мне на ладонь.

– А ведь ты уже нашла себя, Марли. Необязательно знать свою маму, чтобы познать себя. Тебе необязательно быть с Джеком, чтобы набраться мужества жить. Ты давно знаешь, кто ты и чего хочешь.

Я с трудом сглотнула.

– Разве?

Аннабет кивнула мне с грустной улыбкой.

– Нужно только заглянуть глубоко в себя. Все ответы найдутся там. – Она ткнула себя в грудь. – Если ты не можешь их слышать, то лишь потому, что страх говорит слишком громко и заглушает все остальное. Подожди немного. – Она похлопала меня по руке, с трудом поднялась со стула и похромала к двери. Я смотрела ей вслед. В голове роились тысячи мыслей. Страхи и надежды. Мечты и разочарования. И снова Джек.

Он ведь говорил мне нечто подобное в тот вечер на пляже! Если я обрету себя, мне не понадобится искать никого другого, чтобы ощущать себя цельной. Оказалось, до меня лишь сейчас дошла эта истина. Почти потеряла Сент-Эндрюс, чтобы понять – я хочу жить здесь. Я принадлежу этому месту. Что бы ни случилось. Что бы ни говорили и ни делали другие. Решать только мне. И никому больше.

Аннабет вернулась, держа в руке большую плоскую раковину, и жестом велела мне следовать за собой через заднюю дверь. К этому времени семейство, кажется, улеглось спать. На столе в центре веранды еще горели свечи, но она выглядела пустой и покинутой. Уже совершенно стемнело. Москитная решетка, взвизгнув, захлопнулась за спиной. Я глубоко вдохнула свежий ночной воздух.

Аннабет кивком подозвала меня к себе. Деревянные половицы скрипнули под ногами. Я встала в центре веранды, и Аннабет протянула мне раковину. В ней лежали небольшая ветка и пучки трав.

– Ветка кедра, сушеный шалфей, манник и щепотка табака. – Аннабет положила раковину на стол и подбородком указала на нее. – Раковина символизирует воду; четыре священных растения представляют землю, из которой они выросли. – Женщина достала из кармана фартука коробок, чиркнула спичкой и подожгла содержимое раковины. – Теперь добавим огонь. – Крохотные языки пламени принялись лизать сухие листки и быстро перекинулись на все остальное. Потянуло сладковатым дымком, напомнившим мне ваниль и ясменник душистый; затем добавились нотки шалфея и еще чего-то терпкого.

– И в довершение ко всему дым, который символизирует воздух, – продолжала Аннабет. Над раковиной заклубилась тонкая белая струйка. – Эти компоненты требуются нам, чтобы провести «смаджинг», или ритуальное очищение. Оно поможет прогнать негативные мысли. Ты