Уже светало, и Томас Хадсон, которому так и не удалосьзаснуть, следил, как нарождается свет и серые стволы королевских пальмпонемногу выступают из серой предутренней мглы. Сперва он видел только стволы иабрис крон. П??том, когда стало посветлее, можно было разглядеть, что кроныраскачиваются на ветру, а еще позже, когда из-за холмов начало подниматьсясолнце, стволы пальм уже были беловато-серыми, их мечущиеся листья –ярко-зелеными, трава на холмах – бурой после зимней засухи, а дальние холмы сих известняковыми вершинами, казалось, были увенчаны снежными гребешками.

Он встал с пола, надел мокасины и старый макинтош и, непотревожив Бойза, спавшего свернувшись на одеяле, прошел из большой комнаты встоловую и оттуда на кухню. Кухня была в дальнем конце северного крыла дома, аснаружи свирепствовал ветер, колотя голыми ветвями деревьев по стенам и окнам.Ледник был пуст, и в стенном кухонном шкафу тоже ничего не было, кроме приправ,банок с американским кофе и липтоновским чаем да еще арахисового масла длястряпни. Повар-китаец каждое утро покупал на рынке дневной запаспродовольствия. Томаса Хадсона не ждали, и китаец, конечно, уже ушел на рынокза провизией для слуг. Придет кто-нибудь из них, подумал Томас Хадсон, пошлюего купить фруктов и яиц.

Он вскипятил воды и заварил чай, налил себе чашку и,поставив на блюдце, унес обратно в большую комнату. Солнце уже стояло высоко, вкомнате было светло, и, сидя в большом кресле, он пил горячий чай и при свежеми ярком зимнем солнечном свете разглядывал висевшие по стенам картины. Пожалуй,стоило бы некоторые перевесить, подумал он. Самые лучшие висят в спальне, а ятеперь в спальне никогда и но бываю.

Если смотреть из этого кресла, комната кажется прямоогромной после тесноты на катере. Он не знал, какой она длины. То есть знал,когда заказывал циновку, а потом забыл. Но какая бы она ни была длинная, в этоутро она казалась еще в три раза длиннее. Есть такие мелочи, которые всегдазамечаешь, когда только что вернулся на берег, например вот это и то, что вледнике пусто. А вот чувство, что пол качается, как качался катер на высокойбеспорядочной зыби, которую развел норд-вест, почти с ураганной силой дуянаперерез мощному течению, это чувство теперь совсем исчезло. Оно было теперьтак же далеко от него, как и само бурное море. Море можно было увидеть иотсюда, если из открытых дверей белой комнаты или из окон смотреть наоблепленные деревьями ближние холмы и прорезавшую их шоссейную дорогу, потом надальние голые холмы, некогда служившие городу укреплением, потом на гавань и набелизну города за ней. Но море, если смотреть на него так, было всего лишьсиневой за далекой белой россыпью города. Оно было так же далеко от негосейчас, как все то, что ушло в прошлое, и раз теперь даже ощущение качки ненапоминает о нем, то пусть так все и остается, по крайней мере до тех пор, покане придет время снова отправляться в плавание.

Пусть себе фрицы ближайшие четыре дня владеют морем, думалон. Интересно, подплывают ли к ним рыбы в местах погружения и играют ли кругомв такую погоду, как сейчас? До какой глубины доходит волнение? В этих водах налюбой глубине водится рыба. И рыбам, наверно, очень интересно. У некоторыхподлодок дно, должно быть, очень грязное, и рыбы непременно там вертятся.Впрочем, сейчас, может быть, оно и не очень грязное, не в таких местах ониходят. Но рыбы все равно будут вертеться вокруг них. На мгновение он представилсебе, каково сегодня в открытом море – как там ходят горы синей воды и ветеррвет белую пену с гребешков, – а затем отстранил все это от себя.

Кот, спавший на одеяле, проснулся, когда Томас Хадсонпротянул руку и погладил его. Он зевнул, вытянул передние лапы, потом сновасвернулся калачиком.

– Никогда не было у меня женщины, которая быпросыпалась тогда же, когда и я, – сказал Томас Хадсон. – А теперьдаже и кота такого у меня нет. Ладно уж, спи дальше, Бой. Тем более что все этовранье. Была у меня такая женщина, которая просыпалась, когда и я, и дажераньше меня. Ты ее не знаешь, ты никогда не знал сколько-нибудь путной женщины.Не везло тебе, Бой. Ну и к черту все это.

Знаешь что? Надо бы нам найти хорошую женщину. Мы могли быоба в нее влюбиться. Если бы ты мог ее содержать, я б тебе ее уступил. Хотя,правда, я никогда не видал такой женщины, чтобы долго могла питатьсякустарниковыми крысами.

Чай на время притупил его голод, но теперь он опять былочень голоден. Будь он сейчас в море, он бы уже час назад плотно позавтракал, адо того, наверно, еще выпил кружку чаю. На обратном пути стряпать нельзя былоиз-за качки, и Томас Хадсон, стоя на мостике, съел несколько сандвичей ссолониной и толстыми ломтиками сырого лука. Но сейчас он уже опять был голодени злился, что в кухне не нашлось никакой еды. Надо бы купить консервов идержать их здесь на такой случай, подумал он. Но тогда придется запирать их наключ, чтобы слуги не извели все раньше времени, а я это ненавижу – держать вдоме еду под замком.

В конце концов он налил себе шотландского виски с водой, селв кресло и принялся читать накопившиеся газеты, чувствуя, как от выпивкизатуманивается голод и смягчается нервное беспокойство, всегда терзавшее его впервое время по возвращении домой. Можешь сегодня напиться, если захочешь,сказал он себе. После того как сдашь рапорт. Если будет такой холодище, народуво «Флоридите» соберется немного. А все-таки приятно будет опять там посидеть.Он колебался, где ему пообедать: там или лучше в «Пасифико»? В «Пасифико» тожебудет холодно, но я надену свитер и пальто, подумал он, и там есть столик подстеной возле стойки, где не дует.

– Жаль, ты не любишь ездить, – сказал онкоту. – А то мы могли бы прокатиться в город.

Бойз не любил ездить. Он каждый раз думал, что егособираются везти к ветеринару. А ветеринаров он до сих пор боялся. Вот Козел,тот чувствовал бы себя в машине как дома. И на катере он вел бы себя, какзаправский моряк, если бы только не брызги. Надо бы пойти выпустить их всех.Жаль, я не мог привезти им какой-нибудь подарок. Вот съезжу в город, куплю имкошачьей мяты, и пусть Козел, и Вилли, и Бой будут сегодня вечером от неепьяны. Кажется, еще есть немного кошачьей мяты в буфете у кошек в комнате,боюсь только, она совсем пересохла и потеряла силу. В тропиках она очень быстротеряет силу, а которая выращена в саду, в той и вовсе никакой силы нет. Жаль, унас, некошек, нет ничего столь же безвредного, как кошачья мята, и столь жесильно действующего. Почему не выдумали до сих пор такого снадобья, от которогоможно было бы так же хорошо пьянеть?