Официант неуверенно подошел к ней и протянул поднос в открытоеокно.

– Спасибо, – сухо сказала она, – чашку потомзанесу. Сколько с меня?

– Тридцать тысяч.

Это было нагло, но Настя смолчала, бросила на поднос трикупюры, забрала кофе и бутерброд с осетриной. Будем считать, что это с наценкойза обслуживание на улице. Она сделала пробный глоток и поморщилась. Кофе былгорячим, но невкусным и некрепким. Вот тебе, Каменская, злорадно подумала она,получай свое пойло по цене бриллиантов, будешь знать, как выпендриваться.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, она медленно жевалабутерброд, запивая его невкусным кофе, и думала о смутившей ее бутылке из-подвиски. Бутылка как бутылка. Светлые части рисунка на этикетке закрашены простымкарандашом. У некоторых людей есть такая привычка: в задумчивости или во времяразговора штриховать рисунки, причем любые, и на этикетках спичечных коробков,и в газетах или журналах, и на календарях. Короче, что под руку попадется.Конечно, люди, использующие для этого этикетки на бутылках, встречаются кудареже, но Настя была уверена, что видела такого человека. И это не давало ейпокоя. Штриховать этикетку могли либо сам Баглюк, либо тот, с кем он пил впромежутке между посещением Петровки и аварией. Но с журналистом она никогда небывала в одной компании, более того, вообще не была с ним знакома, стало быть,если у него и была манера водить карандашом по рисункам, то видеть это Настяникак не могла. А она видела. Могла бы поклясться, что видела. Но где? Кто этобыл? Память отказывалась подчиняться, а настроение портилось все сильнее. Онане пыталась себя обманывать и потому знала: если вместо того, чтобы вспомнить,она расстраивается, это означает, что память хочет спрятать в своих глубинахчто-то очень неприятное. Подсознание не выпускает на свет божий эту информацию,потому что она опасна. Убийственна. Или просто неудобоварима и тягостна.

Она даже не заметила, как подошел улыбающийся Коротков, несяв одной руке пакет с вещами Баглюка, а в другой – кусок торта на картоннойтарелочке.

– Это что такое? – изумленно протянул он, глядя начашку.

– Это был кофе, а теперь пустая посуда.

– И откуда?

– А вон оттуда, – она показала на дверь подвывеской, – от некоего Смирнова. Подожди секунду, я чашку им отнесу.

– Ладно уж, сиди, сам отнесу.

Юра бросил пакет на заднее сиденье, взял у Насти пустуючашку, сунув ей взамен тарелку с тортом, и пошел в сторону кафе. Вернулся онминут через десять, при этом улыбка на его лице стала еще веселее.

– Ты сколько им заплатила? – спросил он, садясь вмашину.

– Тридцатник. Акулы капитализма, будь они неладны.

– На, держи сдачу. – Он бросил ей на колени двекупюры – десять тысяч и пять.

– Чего это они? Засовестились?

– Ну конечно, размечталась! – фыркнулКоротков. – Испугались. Увидели, что я чашку принес, и поинтересовались,что это за принцесса такая, которой кофе надо в машину подавать, а грязныечашки за ней мужик носит. Я им объяснил, после чего они вдруг вспомнили, чтодолжны тебе сдачу.

– И кто же я такая в твоем исполнении?

– Престидижитатор.

– Кто?!

– Ага. Личный престидижитатор начальника налоговойполиции города. Что ты! Скушали и не поперхнулись. Откуда им знать, чтопрестидижитаторы работают в цирке и на эстраде, а не в налоговой полиции.Темнота непросвещенная. А еще если личный, тогда вообще хана. Получается что-товроде тайного советника.

Настя расхохоталась и на несколько минут забыла про своеплохое настроение. Они успели проехать несколько кварталов, когда она вдругспохватилась:

– А куда, собственно говоря, ты меня везешь?

– В редакцию, где работал Баглюк. Хочу поговорить с егоколлегами и выяснить, с кем он напился перед тем, как попал в аварию. А что, утебя другие планы?

– Другие. Они с самого начала были другими, но я какдура потащилась с тобой в ГАИ, потому что ты мне зубы начал заговаривать,развивая обширные планы кровной мести Барину, а у меня не было силсопротивляться твоему натиску.

– Ася, ну будь человеком, а? Вдвоем-то веселее, темболее мы хоть и на плохонькой, а все ж на машине. Давай сначала вместе вредакцию съездим, а потом по твоим делам двинем.

– Слушай, твои мстительные помыслы лишают тебя здравогосмысла. Чем мы вечером будем перед Барином отчитываться? Он тебе какой план надень утвердил?

– Да ну его с его утверждениями, – рассердилсяКоротков. – Навру что-нибудь, чего и тебе рекомендую. Он же не проверяетза нами, разве ты не заметила? Для Барина главное, чтобы холопы вовремяотметились, так сказать, прогнулись и уважение сделали. Не забыли, значит, чтоу них есть хозяин.

– Смотри, нарвешься, – предупредила его Настя.

Но в глубине души она понимала, что Юра прав. Мельникдействительно не проверяет, да и возможности такой у него нет. Все его утренниеи вечерние доклады – не более чем дисциплинирующая мера по отношению к «вконецразболтанным подчиненным», которым предыдущий начальник дал слишком большуюсвободу. Инстинктивно она чувствовала, что решение поехать вместе с Юрой вредакцию будет правильным хотя бы потому, что может снять нервозность,вызванную видом бутылки с разрисованной этикеткой. Они узнают, с кем пилБаглюк, найдут этого человека, поговорят с ним, и все встанет на свои места. Иможно будет больше не думать о том, где же Настя видела точно такую жезаштрихованную этикетку на бутылке. Не думать и не бояться. Почему же она такбоится, почему ей так неприятно об этом думать?

* * *

Евгений Парыгин всегда считал, что работает честно. Еслиопять же оставить в стороне вопрос о том, каким способом он зарабатываетденьги, а говорить только о том, что он их именно зарабатывает. То естьполучает их за выполненную конкретную работу, в которую были вложены его труд,умение, опыт и фантазия. Ни разу в жизни он не получил ни копейки «просто так»,за красивые глаза. И деньги для Лолиты он изначально намеревался добыть тожеработой. Но заказ сорвался, причем сорвался не по его вине. И других заказов вближайшее время не предвиделось. А деньги нужны, и срочно.

Поэтому впервые в жизни Евгений Ильич решил, что называется,поступиться принципами и получить необходимую сумму другим способом.Обдумывание неясной ситуации с газетной статьей и признаниями некоего НикитыМамонтова в совершенном когда-то убийстве натолкнуло его на мысль разыскатьтех, кто стоит за этой аферой с видеосъемками, и содрать с них энную сумму.Путем шантажа и угроз, разумеется. Если не получается выйти на них через сыщикаДоценко, то можно попытаться сделать это через журналиста, написавшего статью«Трупы на свалке». Не исключено ведь, что журналистская рука в этом деле непоследняя, вполне вероятно, что пишущая братия вступила в какие-то взаимноинтересные отношения с хорошо информированными источниками в верхах. Тамведутся свои игры, политические. И бывшие заказчики из верхних эшелонов сдаютна возмездной основе исполнителей.