на мне), повязка и перевязь на левой руке, повязка на левом колене, армейский ремень с компасом, револьвер с патронами, бинокль, томмиган, книга «Потерянный рай» и фляга для воды. Обычно я старался следовать простому правилу – никогда не оставаться без походного мешка, – поэтому уступка гвардейцам, на которую я пошел, не давала мне покоя. Как позже выяснилось, переживал я не зря, поскольку очень скоро их грузовик сгорел.

Рассредоточившись на три с лишним километра по редколесным холмам, чтобы не стать легкими мишенями для авиации, мы двигались параллельными курсами на джипах и грузовиках. Солнце, поднявшееся уже высоко, грело наши озябшие конечности и уставшие тела. Довольные, что возвращаемся домой после успешной операции, мы сонно раскачивались на сиденьях. То и дело в памяти всплывали картины ночных событий, и тогда сонные глаза вспыхивали и раздавались самодовольные смешки. Всех объяли покой и благодушие.

Есть некоторое удовлетворение в ситуации, когда ты ранен, но ни для кого не стал обузой. Серьезных ран я избежал, мог сам о себе позаботиться и даже выполнять кое-какие обязанности, так что пострадавшим себя не считал. Окровавленная повязка на руке мне очень даже нравилась, а боль в ампутированном пальце вызывала интерес. Я видел, как он упал в эмалированный таз, но все равно ощущал жжение под отсутствующим ногтем. Меня наполняла бестолковая детская гордость – теперь-то я произвожу впечатление, – но главное удовольствие, которое приносили мне раны, заключалось в том, что они осязаемо и зримо свидетельствовали: удивительные приключения прошлой ночи и вправду со мной произошли. От недосыпа, легкого шока и анестезии я слегка клевал носом, но одного взгляда на левую ладонь хватало, чтобы удостовериться: это не сон, а явь.

LRDG на привале во время возвращения из рейда на Барку. В центре фотографии – Попски

Мы проехали несколько километров; в двадцать минут одиннадцатого до нас донесся гул низколетящих самолетов, и все машины разом остановились. Два CR.42, устаревших итальянских истребителя-биплана, на расстоянии метров восьмисот друг от друга пролетели над нашими машинами, затаившимися в низком кустарнике, почти скрылись за холмами, но развернулись и пошли назад. Они пронеслись прямо над моим джипом и не заметили его, но спикировали на радиогрузовик гвардейцев – именно там остался мой мешок. Сейчас он стоял позади меня на вершине голого холма. После третьего или четвертого захода истребителей я увидел, как над грузовиком поднимается черный дым: сначала тонкая струйка, затем густой клубящийся столб, освещенный вспышками рвущихся боеприпасов. Нашей машине связи пришел конец. Экипаж успел выбраться и невредимым добрался до другого грузовика.

Итальянские истребители (как я узнал много лет спустя, их вызвали из Эль-Абьяра, поскольку тридцать два самолета в Барке накануне ночью уничтожил Ник Уайлдер) улетели на север. Выждав минуту, мы без всяких приказов зашевелились и бросились искать укрытия. Спрятаться было негде, разве что в тени редких тонких акаций с небольшими кронами и почти прозрачной листвой. Мы натянули маскировочные сети, а через полчаса самолеты вернулись. Они приземлились в Барке, в двадцати четырех километрах от нас, вполне довольные успешной охотой, но, к нашему несчастью, итальянский командир, жестоко уязвленный ночным разгромом, в ярости отправил их обратно с приказом уничтожить все до единой машины и всех без исключения англичан из диверсионной группы. Самолеты ориентировались на столб дыма от горящего грузовика, который теперь остался в паре километров сзади нас, и принялись прочесывать местность, выискивая наши машины. Они обнаружили еще один грузовик и обстреливали его из пулеметов, пока тот не вспыхнул. Через пятьдесят минут самолеты улетели, чтобы заправить баки и зарядить оружие, а спустя двадцать минут снова вернулись. В таком строгом ритме они атаковали нас до конца дня.

В периоды затишья мы торопливо переставляли автомобили в новом порядке, отдельно прятали бензин и провиант. Когда самолеты возвращались, мы бросали машины и прятались поодаль. Мне и Уайлдеру эта тактика не нравилась. Мы предлагали Изонсмиту воспользоваться зенитными пулеметами и отбиваться. Но он уже не раз бывал в похожих передрягах, а потому возразил нам, что при таком подходе мы лишь раскроем противнику свое расположение и добавим к материальным потерям еще и людские. Вспоминая события того дня сейчас, я думаю, что он все же ошибался.

Где-то в половине второго я сидел, привалившись спиной к дереву, и читал «Потерянный рай». В десяти метрах слева под другим деревом расположился Джейк Изонсмит, тоже с книгой. С холмов вокруг нас поднимались пять огромных, разрастающихся кустов черного клубящегося дыма – признаки уничтожения нашей военной силы. В небе, то приближаясь, то удаляясь, кружили в поисках новых целей два итальянских самолета. Звук их моторов то нарастал, то стихал до глухого жужжания.

И вдруг мой разум сквозь барочное латинское многословие стихов Мильтона уловил какую-то перемену в звуке. Я посмотрел вверх и увидел две тонкие параллельные линии с размытым кругом пропеллера между ними: самолет шел прямо на нас. «Через пару секунд меня изрешетят», – подумал я с предсмертным спокойствием. Джейк Изонсмит тоже оторвал глаза от книги, взглянул на приближающийся самолет, затем повернулся ко мне, и улыбка добродушного понимания появилась на бородатом лице. Он дважды меланхолично кивнул и вернулся к чтению. Без единого слова Джейк показал мне бессмысленность человеческого испуга и навсегда уничтожил во мне ростки страха.

Прежде для поддержания боевого настроя мне приходилось полагаться на усердно культивируемое упоение опасностью. Приятное волнение от ее близости помогало забыть о физической угрозе, но какой-то глубинный страх все равно оставался; я неизменно радовался бою, но нередко томился в ночных дозорах, когда никакого азарта не испытываешь. Джейк наслаждался опасностью, как и я, но обладал хладнокровием, которое придавало ему больше сил; своим бесстрастным сознанием он спокойно оценивал угрозу, но ни перспектива гибели, ни вероятность провала операции не могли поколебать его невозмутимость. В тот миг, когда я увидел, как Джейк улыбается несущемуся на него самолету, секрет его силы открылся мне – и с тех пор всегда оставался со мной.

В удивительном умиротворении я вернулся к чтению. Через несколько мгновений вокруг нас взорвались фонтанчики песка. Самолет стрелял по нам, но не попал. Мы, не отрываясь от книг, ожидали нового захода, но его не последовало. То ли пилот утратил к нам интерес, то ли не сумел снова отыскать наши деревья среди однообразного пейзажа.

Справа каменистая пустыня с чахлой растительностью чуть заметно поднималась: до тонкой акации в ста метрах от меня, а потом – до следующей, а потом – до акации побольше, под которой прятался