что в космосе нет гравитации и ребенок одним мизинцем сможет поднять тяжесть в сто тысяч цзиней, у Чжихуана на все был один ответ:

– Брехня.

Он не спорил и не сердился, иногда даже улыбался, слушая наши рассказы, но в конце уверенно заключал, облизнув губы:

– Брехня.

С «городскими пащенятами» он обращался повежливее и вообще с большим почтением относился к образованию. Не сказать, чтобы он был нелюбопытен или нелюбознателен – как раз наоборот, при всяком удобном случае он заводил с нами разговор, задавал какой-нибудь вопрос, над которым давно ломал голову. Но к разным «марксистским штукам» Чжихуан относился с большим подозрением, и если ответ так или иначе был связан с марксизмом, он категорически отрезал, не желая больше ничего слушать:

– Снова брехня.

Он смотрел кино, но ни за что не хотел поверить, что акробатические трюки в образцовых революционных фильмах – результат тренировок.

– Тренировки? Какие еще тренировки? Да ему в малолетстве все кости из тела вытащили. Не гляди, что он на сцене кулаками стучит да ногами машет, дай ему пустое ведро поднять – не поднимет.

И переубедить Чжихуана, доказать ему, что у актеров есть кости, что ведро они поднимут и пустое, и полное, было труднее, чем добраться пешком до неба.

▲ Господи́н Хун

▲ 洪老板

Однажды, возвращаясь с работы, я увидел у дороги безрогого теленка с круглой мордой и блестящими черным глазищами, он лежал в зарослях под тутовым деревом и жевал траву. Мне захотелось дернуть его за хвост, и я уже протянул было руку, но у теленка словно глаза выросли на затылке, он мотнул головой, вскочил и побежал прочь. Я думал пойти за ним, но тут вдалеке раздался страшный рев, земля затряслась, и я увидел огромную корову с выпученными глазами – она неслась прямо на меня, угрожающе выставив рога. Я бросил мотыгу и опрометью побежал прочь.

И нескоро набрался смелости, чтобы вернуться за своей мотыгой.

Пользуясь случаем, я попытался задобрить теленка и протянул ему пучок травы, но та же самая корова опять с ревом бросилась его защищать. До чего же глупое создание – ты с ней по-хорошему, а ей хоть бы хны.

Очевидно, корова была матерью того теленка, поэтому так яростно защищала его от моих посягательств. Потом я узнал, что моя знакомая носит кличку «господин Хун»: она появилась на свет с рваным ухом, и деревенские решили, что в ее облике переродился некий господин Хун с другого берега реки Ло – у него на левом ухе имелась похожая отметина. В прошлой жизни господин Хун был самым настоящим мироедом, одних наложниц держал семь, а то и восемь штук. Говорили, в наказание за грехи Небо повелело ему прожить нынешнюю жизнь коровой, таскать плуг, боронить землю и подставлять бока ударам кнута.

Еще говорили, что Небо явило истинную справедливость, повелев господину Хуну переродился в Мацяо. Когда красноармейцы агитировали деревенских «экспроприировать мироедов», мацяосцы поначалу робели, но потом узнали, что лунцзятаньцы провели своего мироеда по улицам в белом колпаке, а там и вовсе снесли ему голову, и ничего им за это не было, и тоже загорелись энтузиазмом. Мацяосцы сформировали комитет бедноты, напились петушиной крови и пошили себе красные флаги, но время было упущено: оказалось, все более или менее подходящие мироеды в округе уже экспроприированы, а в амбарах остались одни мыши. Не желая сдаваться, мацяосцы навели справки, вооружились дрекольем и самопалами, переправились через реку Ло и понесли революцию в деревню, где жил господин Хун. Но народ в той деревне тоже успел проникнуться революционными идеями, выпить петушиной крови и пошить себе красные флаги, а еще они заявили мацяосцам, что господин Хун – их мироед, и свергать его должны они, а не какие-то чужаки. Соответственно, и экспроприировать его зерно тоже должны они, а не какие-то чужаки. Сами понимаете, удобрения на чужие поля не льют. Между двумя комитетами прошли переговоры, но миром дело решить не удалось, и стороны взялись за оружие. Мацяосцы (на самом деле среди них были не только мацяосцы) заявили, что та деревня защищает своего мироеда, что комитет у них липовый и революция тоже липовая, выкатили самодельную пушку и ударили по врагу. Враг не растерялся, гонги в их деревне звенели так громко, что на небе было слыхать, люди поснимали все двери с петель, забаррикадировали главную улицу веялками и ударили по мацяосцам огнем из карабинов и бамбуковыми стрелами – от этих залпов даже деревья в лесу задрожали, а на землю посыпались клочки оборванных листьев.

В ходе той битвы мацяоская сторона понесла следующие потери: двух парней ранило, еще куда-то запропастился хороший медный гонг, люди целый день проторчали на жаре и вернулись домой не солоно хлебавши. Они не могли поверить, что у братьев-крестьян на том берегу такая низкая революционная сознательность, поэтому решили, что виной всему происки господина Хуна, и с тех пор страшно его возненавидели.

Теперь они были довольны, все вышло по справедливости: правитель небесный отрядил господина Хуна в Мацяо таскать плуг, и господин Хун таскал, пока не надорвался и не издох, искупив перед мацяосцами свою вину. Тем летом начальство отправило весь тягловый скот из нашей продбригады на распашку чайных полей, в деревне осталось всего две коровы, которым приходилось работать без сна и отдыха. Хрипло отдуваясь, господин Хун распахал последний участок, рухнул в горячую грязь прямо на поле и больше уже не поднимался. Потрогали нос – не дышит. На скотобойне оказалось, что легкие господина Хуна сплошь залиты кровью, все альвеолы полопались. Мясник вынул их, как подгнившую дынную мякоть, и бросил в деревянную кадку.

▲ Сань-ма́о

▲ 三毛

Расскажу заодно и об одном мацяосцом быке.

Его звали Сань-мао[103], нрав у него был такой горячий, что во всей Мацяо сладить с ним мог один Чжихуан. Говорили, что Сань-мао родился не от коровы, а выпрыгнул из горной породы, как Сунь Укун[104], и что никакой он не бык, а самый настоящий камень. И Чжихуан легко с ним управляется, потому что целыми днями имеет дело с камнями. Такое объяснение ни у кого не вызывало сомнений.

В пользу этой версии говорило и то, как Чжихуан окликал Сань-мао. Обычно деревенские пошикивают на скотину, когда загоняют ее домой. А Чжихуан кричал быку: «Ка-а-ач, кач, кач!» Каменоломы постоянно что-нибудь «качают», например, «качать Сына неба» значит колотить железным молотом. А какой камень не