Видел ли он сына? Нет? Почему явился именно в эту минуту?Или предчувствия, которые бывают у безумцев особенно сильными, обострились и пригналиего сюда, где сейчас решалась судьба и его, и всего заговора?

— Я вот что хотел сказать вам, граф, — сумрачно промолвилПавел. — Бог с ней, с императрицей, ну кто она? Глупая толстая баба,сентиментальная немка. Ее довольно чуть припугнуть, чтобы она сделала все, чтоя только пожелаю. Пусть ее живет. Но я настаиваю вот на чем: как только у васпоявится какой-то реальный компрометирующий материал на великого князяАлександра, ну, я не знаю, какое-нибудь письмо, расписка, записка, намек на то,что он участник комплота, нечто материальное, чтобы я мог это бросить ему влицо, вы понимаете? — в ту же минуту он должен быть арестован. В ту же минуту,понимаете?!

Если бы Пален мог, он бы сейчас рассмеялся. Император поздноспохватился! В ту минуту, когда его сын решил свернуть со своего тернистогопути, спрятаться в кусты…

— А что это у вас в кармане, милостивый государь? — вдруг сособенной, подозрительной интонацией спросил император, протягивая руку к томуименно карману, куда Пален только что сунул еще не распечатанное письмовеликого князя.

БЫЛО велико искушение позволить ему взять это письмо, датьвозможность прочесть, что сын его — слабохарактерный щенок, такой жеверноподданный тирана, как и большинство населения страны, которому, вообщеговоря, безразлично, что с этой страной происходит…

Уже в последний миг министр спохватился — и схватил государяза руку:

— Ах, ваше величество! Что же вы делаете? Оставьте! Вы непереносите табаку, а я его нюхаю постоянно. Мой платок весь пропитан этимзапахом, вы сейчас же отравитесь.

Павел сильно сморщил свой и без того короткий нос:

— Фу! Какое свинство! Нюхать табак! — Его передернуло. —Почему я до сих пор не додумался издать приказ, запрещающий нюхать эту гадость?Прощайте, сударь!

И он вышел так же внезапно, как появился, мгновенно забывобо всем. Кроме своей последней мысли.

Пален покачал головой и достал из кармана письмо.Распечатал. Оно было написано по-русски — это поразило министра: великий князьАлександр редко писал на родном языке, и это одно доказывало, как сильно он былвзволнован.

“Граф! Полученные мною нынче известия оказались тойсоломинкой, которая сломала спину верблюда. Чаша терпения моего переполнилась.Вы знаете, я колебался сколько мог, но теперь кажусь себе не добродетельнымчеловеком, а страфокамилом [42], который прячет в песок голову, в то время какохотник стоит в двух шагах от него. Сегодня я задавил в своей душе и сердце последниеостатки того чувства, которое называется сыновней привязанностью. Отправить вказемат, а то и на плаху жену, подарившую ему десяток детей! Двух старшихсыновей! Итак, он не простил предпочтения, оказываемого мне бабушкой! Он всегданенавидел Меня, всегда завидовал — и вот решил расквитаться со мной. Да полно,человек ли это?! Сегодня я окончательно понял: это опасное чудовище должно бытьраздавлено — во имя России, ее будущего, моего будущего, в конце концов. Я нехочу знать, как это будет сделано, однако я умоляю вас это сделать. Отныне я свами — чем бы ни окончилось сие опасное предприятие. Клянусь как перед богом:или мы будем вместе царствовать, или сложим голову на одном эшафоте ВашАлександр”.

Слово “ваш” было подчеркнуто двумя жирными чертами, какбудто мало было всего того, что в приступе отчаянного самоотречения написалбудущий русский государь.

Пален хотел бросить опасное письмо в камин, однако одумалсяи спрятал на груди, у сердца. И вдруг рухнул в первое попавшееся кресло, какбудто ноги мгновенно отказали ему. Он не страдал избытком воображения, однакостоило представить, как Павел прочел бы это письмо…

Насчет будущего “совместного царствования” пока еще писановилами на воде, но сегодня, как никогда раньше, великий князь Александр ипервый министр граф фон дер Пален были близки к тому, чтобы совместно взойти наэшафот. И никакой pfiffig не помог бы!

Сердцебиение постепенно улеглось, министр дышал ровнее,спокойнее. Он мог быть вполне доволен сейчас: благополучно завершилась одна изсамых сложных интриг, задуманных и воплощенных этим непревзойденным интриганом.Блистательная провокация принесла свои ожидаемые плоды! Однако Петр Алексеевичотчего-то был невесел. В свои шестьдесят он видел в лицо столько образчиковподлости, эгоизма и лицемерия! И вот столкнулся с новым. Александр… да чтохотеть от него? Страх за собственную жизнь, инстинкт самосохранения — самыйсильный движитель человеческой натуры. Ну удивительно ли, что решающим факторомдля великого князя явилось намерение отца арестовать его? Что бы он там нинаписал в этом запальчивом письме, вовсе не боль за судьбу страны, а страх засобственную жизнь вынудил Александра встать в ряды заговорщиков, которые…

Пален прекрасно понимал: какие бы честолюбивые устремленияни влекли на опасное предприятие Платона Зубова, Никиту Панина, генералаБеннигсена, Петра Талызина и всех прочих, они разобьются о несокрушимуюкаменную стену, имя которой — Александр. Сделавшись императором, он постараетсярасквитаться с людьми, которые вовлекли его в заговор. Этот человек по натуресвоей непременно должен сыскать виноватых, которые подталкивали его к тому илииному опасному шагу. Сейчас виноват отец — отец должен быть убит. Ну а потом,когда ему понадобится доказать, что руки его чисты и одежды белы…

“Боже, спаси тех, кто расчистит этому человеку путь к трону.Боже, спаси Россию!” — подумал Пален и тихо, печально засмеялся: ну не шутка лифортуны, что во главе заговора против императора оказался самый обласканный имчеловек? Наверное, его назовут неблагодарным предателем. А ведь это означаеттолько одно: pfiffig, хладнокровный, надменный, загадочный Пален — курляндец,лютеранин! — единственный из всех заговорщиков не ждал никаких благ для себя,не ждал благодарности от нового императора.

И даже если бы кто-то сообщил ему сейчас, что он будет убитвместе с Павлом, это не остановило бы Палена. Он единственный из всех думалпрежде всего о державе. О православной России.

Маскарад был уже в разгаре, когда карета князя Каразинаворвалась в настежь распахнутые ворота роскошного дворца на Морской и понесласьпо аллее, увешанной разнообразными причудливыми фонариками, от которых вокругбыло светло как днем, и всякий гость мог видеть, что затянувшаяся, холоднаявесна не властна над этим роскошным садом, в котором уже вовсю цвели вишневые ияблоневые деревья, сирень, даже миндаль и розы, розы, чудесные, бархатные розы!