— Вы принимали участие в заговоре, лишившем престола моегоотца? — начиная дрожать, выкрикнул Павел.

— Господь с вами, ваше величество, — покачал головой Пален.— Я был в то время слишком молод. Кто я был? Простой унтер-офицер в одном изкавалерийских полков. Сами посудите, мне ли было решать судьбу государства?Быть действующим лицом в перевороте?! Нет. Но почему вы задаете этот вопрос?

Павел резко отвернулся, потом снова взглянул на министра, иво взгляде его смешались ненависть, и страх, и обычное для него выражениесдержанного безумия.

— Потому что… я чувствую, что и теперь хотят повторить то жесамое!

На какой-то миг Пален ощутил, как у него мгновенно пересохлигубы, а ладони похолодели. Но тотчас приступ малодушия прошел, Пален, взглянувна государя, со слабой улыбкой спросил, выделяя слова:

— Вы чувствуете или знаете наверняка, ваше величество?

Если он хотел успокоить императора, то едва ли в этомпреуспел. Павел сделался бледен:

— Знаю наверняка, говорите вы? Получается, я не ошибся!Получается, есть нечто, что мне следует знать!

Теперь успокоить его было уже невозможно. Пален знал поопыту, что когда лицо Павла вот так желтеет, глаза начинают закатываться,ноздри раздуваются, значит, на него вот-вот накатит один из тех приступовбешенства, сладить с которыми не мог никто: ни окружающие, ни он сам. В ответна увещевания, слезы, мольбы он мог только выдавить сквозь зубы: “Отстаньте! Немогу сдержаться!” — и продолжать буйствовать.

В русских деревнях встречаются иногда женщины, которыхназывают кликушами. Говорят, они одержимы бесом Кликой, который заставляет ихбуйствовать и неистовствовать. Этих кликуш порою напоминал Палену император, ноесли баб можно было привести в чувство увесистой пощечиной, то не станешь жехлестать по физиономии императора, как бы тебе ни хотелось это сделать! Тутнужно было средство более радикальное, пощечина моральная, вернее сказать,хороший удар обухом, и Пален понял, что вот тот случай, которого он ждал. Панили пропал!

Он скорбно опустил глаза:

— Вы правы, ваше величество. Заговор… заговор против вашейособы действительно существует.

Павел надул щеки и с шумом выпустил воздух изо рта.

— Вот как? — пробормотал он нерешительно, как если бы ужепожалел, что вообще затеял этот разговор.

— Да, именно так. Я знаю о заговоре, знаю заговорщиков,потому что сам из их числа.

— Что вы говорите? — робко улыбнулся Павел, вдругпонадеявшись, что это только глупая шутка.

— Сущую правду. Я состою в комитете заговорщиков, чтобыследить за ними и контролировать все их действия. Исподволь я ослабляю ихрешимость и расстраиваю их планы. Все нити заговора у меня в руках, поэтому увас нет причин беспокоиться: против вас злоумышляет только кучка безумцев.Того, что случилось во Франции, здесь не произойдет! Также не ищите сходствамежду вашим положением и тем, в котором находился ваш несчастный батюшка. Онбыл иностранец, вы — русский. Его ненавидела гвардия, а вам она предана. Онпреследовал духовенство, а вы его уважаете. В те времена в Петербурге не былоникакой полиции, теперь же она существует и настолько предана вам, что словасказать нельзя, шагу нельзя ступить, чтобы мне об этом немедленно не донесли.

— Все это верно, — кивнул император, видимо, приободрившись.— Но дремать нельзя. Вы должны принять самые строгие меры…

— Конечно, государь, я готов их принять. Но мне нужныполномочия настолько широкие, что я даже опасаюсь у вас их попросить. Ведь всписке заговорщиков очень не простые люди.

— Да мне все равно, кто там! Всех схватить! Заковать в цепи!В крепость их, в каторгу, в Сибирь!

— Я не могу. Я не могу! Я боюсь нанести вам смертельныйудар, но… Простите, ваше величество! Во главе заговора ваши старшие сыновья исупруга!

— Я знал это, — ненавидяще прищурился Павел. — Вот это я изнал, и чувствовал!

Он даже ради приличия не сделал вид, будто огорчен. Болеетого, в глазах его светилось мстительное, почти довольное выражение. Павелзнал, что окружающие втихомолку считают его чрезмерно подозрительным, почтибезумным от тех страхов, которые вечно преследовали его, и теперь был чуть лине счастлив, что наконец-то оказался прав в своих подозрениях. Он был готовсейчас же, немедленно призвать к себе великих князей и императрицу, бросить имв глаза обвинения, а потом тут же, на глазах своих, заковать в железы, однакоПалену кое-как удалось его утихомирить. Павел успокоился, начал находитьудовольствие в продолжении интриги, решив поиграть с “предателями”, как кошка смышкой. Пален пообещал ему, что самое большее через неделю заговор окончательносозреет, и тогда…

На самом деле он уже сейчас знал, что Павлу осталось житьдва, самое большее — три дня. Чтобы завершить дело, оставалось только одно:согласие Александра! И император дал своему министру это последнее средство вборьбе против себя: он подписал приказ об аресте обоих великих князей иимператрицы и вручил бумагу Палену с указанием пустить в ход в любой момент,который покажется ему подходящим.

От императора Петр Алексеевич направился прямо в покоиАлександра и без лишних слов показал ему приказ императора. Потрясение молодогочеловека не поддавалось описанию. Едва ли не впервые Пален видел его всостоянии чувств искренних, не сдерживаемых привычной осторожностью иравнодушием. Великий князь был совершенно уничтожен.

— Идите… — только и мог выговорить он. — Идите. Потом,потом…

Пален вышел. Спустя час, когда он уже закончил дела вКанцелярии императора и готовился уезжать из Михайловского дворца, в егокабинет неверной походкой вошел бледный Александр, швырнул на стол запечатанноеписьмо, не обратив внимания на любопытствующие взоры секретаря, и так женеровно вышел.

“Все кончено, — подумал Пален, холодея. — Я перестарался. Онструсил, он окончательно струсил и решил отказаться. Просит меня прекратитьподготовку заговора. Столько сил, столько сил потрачено зря… Сделать ставку наКонстантина? Это ничтожество, бонвиван и юбочник. Неужели в этом письме отказ?”

Пален приказал секретарю выйти и начал распечатывать письмо.Вдруг за дверью послышались торопливые шаги. Министр сунул письмо в карман… и вследующую минуту даже его железное самообладание едва не дало изрядную трещину.В кабинет вошел, нет, ворвался император.