рядом с особняком на полуденном солнце уже выстроилась в ожидании целая процессия скелетов. Еще пара десятков бродит по двору, грузит (а ведь они такие хрупкие, эти кости!) последние сундуки с одеждой и корзинки с едой и вином на подводы, запряженные скелетами лошадей.

Все эти выбеленные на солнце кости, человеческие и конские, движутся совершенно как живые, как будто ими управляет не чистое волшебство, а настоящие мышцы, сухожилия и нервы. У некоторых неживых слуг даже походка различается; видимо, они сохранили эти особенности при переходе от жизни к смерти.

Двигаются они с нервирующей меня быстротой, без устали, безмолвно (хотя я, конечно, не жду, чтобы они болтали друг с другом), и все это вместе выглядит жутко и зловеще.

Когда Танатос подходит, я вздрагиваю, а он берет меня за руку и ведет к коню. Мы оба молчим, пока он подсаживает меня на своего пегого скакуна. А вот когда он взлетает в седло следом, у меня вырывается вздох. Давление его бедер и грудной клетки одновременно и волнует, и ощущается как попытка лишить меня свободы.

Смерть не отдает своим слугам приказаний, просто пришпоривает коня и свистит. Услышав этот звук, конь сразу пускается рысью, и мы мчимся длинной дорогой под невообразимый грохот копыт по растрескавшемуся асфальту.

Впереди встает густое кольцо чудовищных зарослей, окруживших имение.

Танатос не замедляет движение, и я вжимаю голову в плечи. В последнее мгновение растения расходятся, пропуская нас, как мягкое масло пропускает нож, и вот мы уже по ту сторону.

Я оглядываюсь, чтобы посмотреть на процессию скелетов, которая должна бы, как мне казалось, поспевать следом, но ничего не вижу за широким плечом и сложенными крыльями Смерти.

Только когда мы оказываемся на шоссе, до меня доносится облегченный вздох всадника.

– Куда мы едем? – интересуюсь я.

– На запад, – лаконично отвечает он.

Это-то я и так понимала. Целых полгода Смерть потратил, гоняясь за мной и Беном по Восточному Техасу, захватив край Луизианы. Не сомневаюсь, что ему не терпится отправиться в новые, не изведанные еще края.

Эта мысль заставляет меня поморщиться.

– А случалось когда-нибудь, чтобы ты въехал в город и никого не убил? – спрашиваю я с любопытством.

– Я не тронул город, в котором нашел тебя.

Надо же, а я чуть не забыла.

– А почему ты так сделал?

– Я был поглощен мыслями.

Обо мне, хочет он сказать.

У меня по коже бегут мурашки. Тот раз был одним из первых, когда я увидела свою власть над всадником. Конечно, тогда мне это было не столь важно, потому что он не мог спасти Бена, но он сохранил город, пусть даже всего на один день.

– Что, если ты войдешь в город и выйдешь из него, не убив всех жителей? – задаю я очередной вопрос.

Он молчит долго, выматывающе долго. Я запоздало соображаю, в чем дело: оказывается, Смерть внимательно смотрит на меня сверху вниз. Поднимаю голову и натыкаюсь на скептический взгляд.

– Что? – спрашиваю вызывающе.

– Я должен обрывать жизнь, – звучит ответ. – Это еще один из моих инстинктов.

– Ты же сам сказал, что вы, всадники, должны сперва узнать человечество, а уж потом приводить в исполнение окончательный приговор, – не унимаюсь я. – Но ты, похоже, не в состоянии это сделать, ведь ты не даешь людям оставаться в живых на достаточный срок, чтобы успеть их понять.

Он так и не отводит от меня взгляда, но в его глазах мелькает что-то, какой-то отклик. Он что… действительно вникает в мои слова?

– Я не всегда убиваю сразу, – слышу его голос.

– Верно, – соглашаюсь я. – Но ты давал себе труд хотя бы поговорить со смертными? Пообщаться хоть с кем-то из них?

– Я общаюсь с тобой, – говорит всадник.

– Я – один человек. И не думаю, что я хороший образчик человечества.

– Ошибаешься. Ты лучший образец.

Я сглатываю. Похоже, он пытается сделать мне комплимент.

– Но есть множество других, кроме меня, – гну я свою линию. Хотя уже ясно, что Смерть слишком непримирим, мне не уговорить его пощадить хоть один городишко, пусть даже самый маленький.

– Что, если бы ты дал городу пожить какое-то время, чтобы успеть поближе познакомиться с людьми? – все же продолжаю я нарочито беззаботно. На самом деле я до ужаса боюсь, что своей горячностью только все испорчу, не добившись даже такой уступки.

– У меня крылья, Лази, я буду слишком выделяться, – ворчливо напоминает Смерть.

– Той ночью в больнице они тебе не помешали.

– Я проник в вашу комнату незамеченным, – говорит он.

Я вздыхаю.

– Никто не просит тебя не выделяться. Ты посланник Бога, люди знают о твоем существовании.

Долгая пауза.

– Лазария, – заговаривает он наконец. – То, о чем ты просишь, – чистое безумие.

– Да что такого ужасного с нами может случиться? – не понимаю я. – Ни тебя, ни меня нельзя убить.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – торжественно вещает Смерть.

– То есть ты согласен? – Потому что звучит это как согласие.

Он припечатывает меня мрачным взглядом, но выждав минуту, медленно кивает.

Сердце пропускает удар.

Кажется, мой план может сработать.

Глава 44

Розенберг, Техас

Июль, год Всадников двадцать седьмой

Мало того, что Смерть выполняет данное обещание, он делает даже больше. Путники, которые попадаются нам на пути, остаются в живых. Они столбенеют и долго смотрят нам вслед ошеломленными взглядами.

Подождите, это вы еще не видели процессию оживших скелетов, следующую за нами.

Я нахожу руку, которая крепко держит меня, и, слегка сжав, переплетаю наши пальцы. До этого момента я и сама не понимала, как много значит для меня эта небольшая уступка.

Чувствую, как Смерть, наклонившись, касается губами моих волос.

– Тебе нравится мое милосердие? – тихо спрашивает он (в этот самый миг человек впереди нас разворачивается на сто восемьдесят градусов и со всех ног несется туда, откуда шел).

– Это то, чего я всегда хотела, – отвечаю я.

Он никак не комментирует мои слова, только в ответ сжимает мою ладонь.

Мы скачем в молчании до тех пор, пока далеко впереди не появляются здания.

Город.

Внутри все сдавливает от напряжения, хотя я и сама не понимаю почему, Танатос же больше никого не убьет. Возможно, дело в том, что я вообще-то особо не задумывалась, что именно хочу показать Смерти, уговаривая его оставить один из городов живым хоть на время.

Нам встречается все больше народу – одни люди кричат, другие убегают, а кого-то страх приковывает к месту. Единственное, что объединяет их всех, – это ощутимый ужас.

– Напомни мне еще раз, почему ты считаешь