это стоящей затеей, – просит Смерть, направляя жеребца с шоссе на улицу.

– Все будет прекрасно, – уверяю я.

Вот только… какую сторону жизни мне ему показать? Ресторан? Магазин? Церковь?

Не знаю.

Проезжая по улицам, мы встречаем все больше перепуганных людей. Тревожит то, что среди них немало вооруженных, и многие держат оружие наготове.

– Кисмет, – хмыкает Смерть, – если ты это хотела мне показать, можно было не стараться. Я отлично знаю, как люди на меня реагируют.

Я вздыхаю. Конечно, он прав. Люди не славятся дружелюбием к вещам, которые не понимают, а тем более к тому, что уже разрушило часть их мира. Я просто надеялась, что, увидев Смерть и осознав, что он не собирается причинять им зла, они перестанут бояться. И, честно говоря, кое-кто кажется скорее озадаченным, чем испуганным, хотя таких меньшинство.

Несмотря на холодный прием, я заношу ногу над седлом, чтобы спрыгнуть.

– Что ты делаешь? – грохочет Танатос, плотнее обхватив меня за талию.

– Собираюсь слезть с лошади, если ты меня отпустишь. – И я пытаюсь оторвать от себя руку всадника. Она не поддается. – Ты же не сможешь познакомиться с людьми, сидя в седле.

Скорее чувствую, чем вижу, как кривится Смерть.

– Это плохая идея, Лазария, – тихо бросает он, но все же отпускает, и я соскальзываю на землю. Через секунду спешивается и он.

– Что же теперь, кисм…

– Стойте! – кричит кто-то за нашими спинами.

Я резко оборачиваюсь на голос.

Из облезлого здания торгового центра на дорогу вываливается толпа мужчин, у каждого наготове натянутый лук.

– Ни с места, или мы стреляем! – раздается тот же голос, что и в первый раз.

Смерть загораживает меня собой.

– Я буду поступать так, как пожелаю, – разносится над улицей его голос.

Случайные свидетели этой сцены замирают, как пригвожденные, полные ужаса, но завороженные происходящим на их глазах.

Вот тут и выясняется, что мой план был сказочно хорош лишь в теории. Мне рисовалось, что в результате проявятся лучшие представители человечества. Только я при этом воображала, что лучшие значит бесконфликтные и чуткие, а сейчас видно, что это явно означает мужественные и готовые встать на защиту. Эти люди полны решимости отстаивать жизни своих земляков даже в бою со сверхъестественной сущностью, остановить которую невозможно.

– Возвращайтесь, откуда пришли, – командует один из защитников, поднимая лук.

Увы, поворачивать назад – это единственное, чего Смерть не станет делать нипочем.

Он устремляется вперед, и с каждым его шагом я понимаю, что мой шикарный план выскальзывает из рук и рушится.

– Последнее предупреждение! – кричит человек.

Лучники к этому моменту рассредоточились по всей ширине улицы, наконечники их стрел нацелены в нашу сторону.

Я выскакиваю вперед.

– Он здесь не для того, чтобы причинить вам зло! – кричу я, догоняя Смерть.

Ну, точнее, он не планирует никому навредить пока.

Мои слова пропускают мимо ушей. Я вижу, как лидер оборонительного отряда поднимает руку, а потом он выпускает стрелу.

Не знаю, о чем я думаю. Возможно, я просто не успеваю подумать. Я только вижу стрелу, взмывшую в воздух и летящую прямо в Танатоса, и это все, буквально. Никаких мыслей в голове нет.

Я бросаюсь к всаднику, врезаюсь в него. Захваченный врасплох, он пошатывается и делает шаг в сторону.

Свист оперения я слышу за секунду до того, как стрела вонзается мне в грудь.

– Лазария! – раздается откуда-то издалека громоподобный окрик Смерти. Я шатаюсь, задыхаясь. Смотрю на стрелу, торчащую из груди.

Забыла… какая это… боль.

В момент, когда мои ноги подкашиваются, всадник подхватывает меня. Его крылья, взмахнув, смыкаются вокруг нас, защищая меня от новых стрел. А они всё летят, летят и втыкаются в крылья с отвратительным чавкающим звуком.

Всадник не обращает на них никакого внимания.

– Зачем ты это сделала?

В его голосе столько горя.

Я обвисаю у него на руках, но усилием воли фокусирую взгляд на лице.

Все как-то не так.

Не так, как раньше.

Наверное, попали в сердце.

– Зачем? – вопрошает всадник, и в его прекрасных глазах настоящая паника. Мироздание подарило Смерти очень правильное лицо. Такое правильное, что, глядя в него, я хочу умереть и унести это героическое лицо с собой в могилу как последнее воспоминание.

Дотянувшись, касаюсь его щеки, слыша, как все больше стрел, одна за другой, впиваются в крылья Смерти. Танатос никак на них не реагирует, если не считать легкого подергивания века.

Но спустя несколько секунд я, кажется, слышу глухой стук от падения на землю тел всех жителей города, хотя не уверена, что мне это не привиделось, – сейчас все кажется таким далеким.

Здесь только Танатос, его крылья и небо над нами. Кажется, я соскальзываю в какую-то пропасть, которую вспоминаю и опознаю как смерть. И при этом сам Смерть хочет, чтобы я осталась жива.

Он хватается за стрелу, торчащую из моей груди, игнорируя те, что пронзают его крылья. Я знаю, что2 он хочет сделать, и уже заранее чувствую взрыв ослепительной боли, когда представляю, как он рвет стрелу на себя.

Накрываю его руку своей.

– Сделай это… после.

После того как я умру. Тогда будет не так больно. Это единственное, о чем я могу попросить.

Поняв, о чем я, всадник меняется в лице.

– Так что же, я должен смотреть, как ты умираешь, и ничего не делать? – Его голос звучит почти зло.

– Я думала… тебе нравится… такое извращение… – пытаюсь шутить, хотя и чувствую, как последние остатки жизни уходят… уходят…

Танатос играет желваками – ну что за жуткая ирония в том, что именно ему неприятно смотреть, как я умираю. Когда все так переменилось?

Он беспомощно глядит на меня. Хороша картинка: смерть, неспособная вернуть к жизни бессмертную девицу.

– Ну что же у нас с тобой ничего не складывается нормально? – бормочет он.

Я слабо улыбаюсь ему.

– Даже не знаю… но я хотела… по-другому.

Глава 45

Со стоном прихожу в себя в объятиях Смерти.

– Лазария, – облегченно выдыхает он.

Попытавшись шевельнуться, я снова издаю болезненный стон. Чувство такое, что по мне пронесся целый табун диких лошадей.

В уголках глаз Смерти появились морщинки, и я не могу понять, от радости это или от напряжения.

– Ты защищала меня, – тихо говорит он. Брови его недоуменно сдвинуты, но глаза все такие же дивные.

Я заслонила его от стрелы.

Тянусь к груди, туда, где ткань рубашки разорвана. Под ней нащупываю скользкую кожу – это кровь, она даже еще не свернулась, но… рана затянулась без следа.

На мне все заживает быстрее, чем на других