– О, женщины, вы доведете меня до инфаркта!.. Сколько ты хочешь?

– Две недели достаточно.

Он смахнул со лба взмокшую прядь. Ослабил удавку галстука.

– Ох, доведете… Пиши заявление!

Если честно, я давно к этому зрела.

Дашке можно, а мне нельзя? Чем я хуже? Я – лучше! Складывались и показания, и обстоятельства, чтобы сделать блефаропластику.

Именно для этого я взяла двухнедельный отпуск.

С блефаропластикой сразу случилась накладка. Я оформила отпуск довольно-таки неожиданно, и у хирурга, с которым я созвонилась, в его «Клинике Красоте» ближайшие дни оказались расписаны операциями. Пришлось занять очередь только на следующую неделю. Ладно, если что, выйду на работу в темных очках. А пока, томясь ожиданием, я слонялась по душной квартире. Заканчивался июнь.

Сладкий дома не объявлялся.

Я сама объявилась. И не на какой-то там яхте, чего он мог от меня, в принципе, ожидать. Я сделала проще – нагрянула к нему в зоопарк. Он слегка испугался. Я слегка успокоилась: муж возился со скорпионами и, похоже, коротал время один.

От избытка безделья принялась наведываться ежедневно. Не предупреждая заранее, когда приеду. Контроль. Взяла его ключ и сделала себе дубликат – для верности во всех смыслах.

А накануне операции у меня возникло конкретное дело.

Для начала я решила к нему подлизаться. Чтобы он вспомнил: жена – его женщина, и не худо бы ему как мужчине принять непосредственное участие в поддержании ее красоты. В лаборатории царили тишь да безлюдье. Железная дверь изнутри запиралась. Кстати, имелся уютный диванчик. Я подсела. Придвинулась ближе. Прицелилась с поцелуем.

Он стал уклоняться. Вот, недотрога. Скажите, пожалуйста…

В первый момент мне показалось, он просто дурачится. Но нет: он откровенно, гад, воротил свою морду. Мое сердце ужалила подозрительность:

– Для кого ты себя бережешь? Непонятно… Для новой присоски?

– Если тебе нравится верить в бред – твое личное дело.

Решительно высвободившись, он ушел от меня подальше, в сумрачную глубину огромного помещения. Взялся переставлять клетки со скорпионами. Вроде как я отвлекаю его от работы. Пришлось объявить ему напрямую:

– Мне нужны деньги.

Он продолжил фальшиво возиться, будто глухой. Я уточнила, что мне предстоит операция. Он вяло спросил, какая именно. Услышав о «блефаропластике», издевательски хохотнул:

– Ты вполне зарабатываешь, чтобы не привлекать меня к своему безумию.

– Да, но, как тебе известно, я выплачиваю кредит. Или ты хочешь, чтобы я прикрыла твою лавочку с яхтой?

Оглянулся. Я стояла напротив. В его глазах промелькнуло смятение, которое тут же застилось огнем испепеляющей ненависти. Казалось, он готов наотмашь мне врезать. Или хотя бы сорваться в отчаянное сквернословие. Но он постоял, подергивая лицом, и тяжко вздохнул, раздув шаром щёки.

– Черт с тобой. Я финансирую твою сексапильность. Короче, сколько?

Я назвала сумму. Он присвистнул. Почесал свой затылок. Посмотрел на меня долгим критическим взглядом. Вздохнул еще тяжелей.

– Ладно. Только вот что… Выйди-ка из лаборатории. Подожди меня снаружи, позагорай. Договорились?

Загорала я, наверное, минут десять. Я слышала, как он изнутри щелкнул замком. Не осталось малейших сомнений, что он таит от меня заначку. Слепило солнце. Пахло стрижкой газона и раскаленным асфальтом. Наконец, открыл дверь. Мотнул головой. Я вошла. Он показал аккуратную стопочку долларов; только прежде чем мне вручить, демонстративно пересчитал. Купюры шуршали, мелькали, гипнотизировали… Похоже, его ферма действительно приносила прибыль. Сколько же у него, гада, в заначке?

– Но при условии… – Он задержал свою руку с цинично отсчитанным откупом. – Как к мужчине ты ко мне больше не прикасаешься.

Вечером я куковала дома одна. Во мне появилось несвойственное безразличие. Иначе, чем объяснить, что я согласилась с причудами мужа и, в частности, с тем, что он приступит к обязанностям близкого человека только с утра? В принципе, я могла бы его додавить. Только не хотелось перед таким делом вдрызг ругаться. Не каждый день нам делают операции. Тем более – на глазах. Под тощей пленочкой безразличия побулькивал стресс ожидания.

Я подумала, не позвонить ли мне Дашке? Поболтать, обсудить операцию, как-нибудь успокоиться. Все же – подруги… Нет, не буду. Что-то в последнее время в нашей дружбе наметилась трещина.

Зазвонил телефон. Я аж подпрыгнула.

Это была Дашка.

Поначалу я не могла понять, что с ней приключилось. Голос дрожал, слова спотыкались, предложения путались. Кажется, она выпила? Именно – назюзюкалась. Из бессвязной ее речи я уловила только одно:

– Он хочет меня бросить!

Я напряглась. Что-то забрезжило, начало проясняться. Она плакалась мне на злодейку-судьбу. На любовника, который взял да решил оборвать отношения. И этот гад – не кто иной, как наш Топик.

Я испытала необыкновенное удовлетворение. Вдруг осознала, зачем нужна женская дружба. Как бы отвратительно мы себя чувствовали, все не так уж и плохо, если близкая наша подруга чувствует себя существенно хуже. С некоторым воодушевлением, не лишенным садизма, я принялась ее участливо утешать. По сути, я говорила единственное, что могла в этой ситуации, и что ей хотелось сейчас услышать: все мужики – скоты.

– Слушай… – поинтересовалась я, когда та чуть успокоилась, – давно хотела спросить. А какие у тебя отношения с мужем?

– Да причем здесь муж! – опять заревела она. – Какая же ты дура! Неужели не понимаешь! Речь идет о любви!

В день, на который была назначена моя операция, его отец загремел в больницу. Я, в принципе, знала, что свекор нездоров. От подробностей меня оградили. И вот совпадение – у него тоже операция, экстренная, в тот же день.

По этому поводу мы с мужем не то чтобы разругались, но имели позиционный торг повышенной интенсивности. Накануне было оговорено: едем на «Джетте» в «Клинику Красоты», пока меня оперируют, он дожидается в вестибюле, после чего садится за руль и доставляет домой. Не на такси же мне ехать со штопанными глазами. Теперь же ему требовалось мчаться к отцу, и весь наш план ломался непредсказуемо. Притом что отцу он все равно ничем не поможет. В конце концов, поступили по плану, но обоюдно взвинтив нервы.

Блефаропластика прошла, вроде, удачно. Добирались домой довольно мучительно – вечерний час пик. Сладкий вел «Джетту» в угрюмом молчании. С той же каменной мрачностью довел меня до квартиры. Помог раздеться. Уложил на кровать.

И тут же засобирался свалить.

Якобы в больницу к отцу. А как проверишь? Не звонить же мне свекру: вы правда при смерти? Или так? Может, опять умотает на яхту. А может, куда и похуже. С него станется. При практически обездвиженной и ослепшей жене. После операции мои веки едва отрывались, я могла видеть не далее одного шага, хирург обнадежил, что ближайшие двое суток отек будет нарастать, а потом станет рассасываться, но в первую ночь показан абсолютный покой.