Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заходи… – просто сказал он, открыв дверь на мой стук.
Отступил. На нем был такой же халат, как на мне. Я вошла.
ВИП-номер состоял из двух комнат: передней-гостиной и спальни. Постель успела примяться. На широком низком столе в окружении кресел стоял одинокий стакан, бутылка рома, пузырь колы и ячейки со льдом.
– Что, не спится?
– Так же, как и тебе. – Я кивнула на натюрморт. – Пьешь один. Почему меня не позвал?
– Боялся отказа.
– Или согласия?
Его губы выгнулись в смайлик. Во втором таком же стакане запузырился карамельный гейзер, потрескивая ледяными кубиками…
Мы сидели в бездонных креслах наискосок через угол стола. Завтра, стало быть, улетаем? Да, с утра на ресепшн. Автобус в аэропорт. Гуд бай, Америка. Да. Как же быстро. Как миг. Так и вся наша жизнь. А была ли она? Да, была ли? Или это только приснилось? Сегодня последняя ночь. Да, последняя. Ночь. Да. Что? Нет, пустое. Еще рому? Пожалуй, да.
– Виктор…
– Да? – Он взглянул особенно настороженно.
– Помнишь, ты говорил, если сопровождающей буду не я… если я не поеду… ты огорчишься.
Он промолчал. Только смотрел, настороженно и внимательно.
– И вот, все сложилось. Мы здесь. Мы вдвоем… Ты… удовлетворен?
Он смотрел так же молча, внимательно и страшно.
– Ну помоги же мне. Ты же мужчина. Видишь, я не нахожу слов.
– Я помогу тебе, помогу. Не волнуйся. Проект «Лавеум» состоится.
– Да причем тут «Лавеум»! – сорвалась я.
Мгновение – и мы вскочили друг против друга.
Он взял мои плечи. Я не сопротивлялась. Он слегка сжал. Я не чувствовала себя, только парализующий жаркий ток по всему телу. Он был совсем близко, почти навис, почти расплавил, почти держал меня, обезволенную, гипнотизируя пронзительным и жестким взглядом властителя.
– Твои глаза… – произнес он.
– Что? Что мои глаза?
Он покачал головой, продолжая меня вблизи рассматривать.
– Что с моими глазами? Что-то не так?
– Нет, они красивой формы и все такое… но… Нет. Нет. Ничего у нас с тобой не получится. Извини.
Разжал, выпустил. Отступил на шаг. Еще на шаг. Медленно развернулся и отошел к балкону. Застыл, превратившись в сплошную спину.
– Ты сильно-то не расстраивайся. Дело не в тебе – во мне. Я старый. К счастью, женщина мне уже не нужна.
– К счастью?
– Конечно… Я недосягаем для женской надо мной власти. Если тебе будет от этого легче, можешь назвать меня импотентом.
Мне подурнело. Вот, что означает ВИП – ве́ри импо́тент персон. Я ведь это знала. На что поперлась? Чего нафантазировала? И самое противное – его равнодушный, преспокойнейший тон, которым он сообщает о том, что для мужчины должно быть стыдом и ужасом. Или я чего-то не понимаю?
– И все же, что с моими глазами?
– Забудь. На месте твои глаза.
– Нет уж, договаривай, раз начал.
– Ты уверена, что хочешь услышать правду?
– Да.
– Ну что ж… – Он развернулся, заложив руки в карманы. Протяжно вздохнул. – У тебя глаза… как бы помягче выразиться… пожившей женщины.
– То есть, старой.
– Ну, зачем же старой? Просто, очень взрослой. Ты прекрасно выглядишь, ухоженная, холеная, но… В твоих глазах… в них весь твой жизненный опыт. Понимаешь? Никакой загадки. Никакого света. Никакого тепла. К таким глазам я уже не смогу притянуться. Никогда.
Я как под дых получила. Это был крах. Все мучения – прахом. Начиная с «ботокса» и кончая блефаропластикой.
– Неужели женщина… взрослая женщина… не вызывает у тебя никаких чувств?
– Абсолютно. – Он покачал головой без малейшего сожаления.
Я попятилась. Чуть не споткнулась. Взялась за дверную ручку. Он все так же стоял, самодостаточный и невозмутимый.
– А впрочем, одно чувство осталось.
– Какое? – Во мне всколыхнулась надежда.
Он расплылся в улыбке.
– Чувство юмора.
Чемоданы, трансфер, аэропорт, дьюти-фри, перелет через пол планеты навстречу ночи, звон в голове, подташнивание, замызганная хмурая родина, пробки, дорожное хамство, алкаши у подъезда – квартира.
Судя по нетронутости, муж дома не появлялся. Судя по мобильнику, даже не пытался мне позвонить. А ведь ему было известно, что именно сегодня я должна прилететь. Не случилось ли чего? В легкой тревоге набрала его номер.
Оказалось, ничего не случилось, все хорошо. А на его вкус – так просто прекрасно. Он проводит лето на яхте, и возвращаться пока не намерен. Именно об этом он мечтал всю свою жизнь. Двусмысленность мечты дошла до меня с опозданием, когда он закруглил разговор и отключился от связи. Так или иначе, сегодня он не приедет. У него, видите ли, отпуск. Как-то все это… не по-людски.
Распаковывание багажа на время меня заняло. Живописный бардак создавал иллюзию заполненности пустоты. Но когда каждая вещь получила свое место – на балконе, в шкафу, в стиральной машине, – пустота обнажилась с раздражающей очевидностью. Ночь. Тишина. Я одна. Ребенок – у бабушки. Муж – в отдаленном, практически недоступном, черт знает где. Никто не то чтобы не встречает, а даже просто – лениво не ждет.
И тут на меня навалилось и стало душить.
Всё, что накопилось в последние дни, месяцы, годы; вся усталость, гонка за результатом, хроническая нервотрепка; нечеловеческие нагрузки системы активных продаж, современного бизнеса, Глобального Кризиса; и наконец, ночь в отеле, в Майями, во всех тусклых подробностях моего поражения – все это засвербело в глазах и горько задергалось в горле. Я сидела, тупо уставившись на мобильник. На престижный ай-фон последней модели с фантастическими «возможностями». Я вдруг осознала, как это может быть страшно – всегда доступная мобильная связь, – бесстрастный индикатор твоей личной ненужности.
Отдышавшись, я еще раз ему позвонила. По-человечески попросила приехать сегодня домой. Мне одиноко, тревожно, ну сдалась ему эта яхта… Он посоветовал принять мне какую-нибудь из таблеток.
– Скажи, почему я такая несчастная, а?
– Наверное, потому что боишься посмотреть в глаза правде. Ты постоянно живешь во лжи. А счастье – награда для храбрых.
– Ну и в чем твоя храбрость? В чем?!
– Назвать вещи своими именами.
Неожиданно я почувствовала: там, на яхте, он не один. Уж больно красуется высокопарными фразами. Да и на яхте ли? Сверкнувшее молнией ослепительное подозрение, что там у этого гада, разлилось по моим нервам сотрясающей дрожью.
– Ты, все-таки, приезжай.