Ветер дул неровно, спадая и вновь набирая силу. Парусаобвисали, надувались, снова обвисали. От этого исполнявшееся внизу па-де-труаобретало рваный ритм, который, впрочем, вполне соответствовал музыке — гулкому,отрывистому речитативу пушек.

Флагман испанцев вовсю палил из носовых орудий. «Русалка»по-прежнему не отвечала. Хоть я не ястреб и не сокол, но передвигаюсь повоздуху гораздо быстрее самого ходкого парусника. Мне хватило минуты, чтобыдолететь до алого фрегата. Я сделал круг над мачтами, высматривая капитана, иувидел его там, где ожидал — на мостике, рядом со штурвалом.

Человек, с коротко остриженными каштановыми волосами стоял,широко расставив ноги и сложив руки на груди. Он был в белой рубашке и парчовомжилете, но без камзола — готовился облачиться в сверкающую позолотой кирасу,которую держал наготове слуга-негр. На перилах лежал ребристый шлем с плюмажем.

Капитан показался мне великаном. Но, спустившись ниже, японял, что ошибся. Причин было две: очень прямая осанка, при какой человеккажется выше ростом, и слуга — он оказался не негром, а негритёнком. На самомделе хозяин «Русалки» оказался невысок. Ещё я увидел, что он довольно молод ичрезвычайно, прямо-таки редкостно хорош собой.

Я неоригинален — люблю красивых людей. На свете их таких,по-настоящему красивых, совсем немного. Но они существуют, и на них держитсявесь мир, хотя сами они о том, конечно, и не подозревают — иначе они не были бытакими красивыми. Вы ведь поняли, что под «настоящей красотой» я имею в видувовсе не правильность черт. Самые красивые представители человеческого родачасто бывают внешне нехороши собой (взять хотя бы бедняжку Летицию). Но капитан«Русалки» и на вид был писанный красавец.

Невыносимо захотелось подсмотреть ему в душу, пока испанскиеядра не искромсали и не убили этот прекрасный образчик человечества.

Любопытство подвигло меня на рискованный поступок. Я сложилкрылья, упал вниз и сел капитану на плечо.

Он не дёрнулся, как поступил бы всякий другой, а лишьповернул голову и с удивлением воззрился на меня своими яркими глазаминеобычного цвета.

— Откуда ты взялся, парень? На островах такие не водятся.Наверное, залетел с испанца? — сказал он по-английски и весело крикнул. — Эй,ребята, у нас перебежчик! Почуял, что победа за нами!

Рулевой с помощником попробовали выдавить улыбку, но у нихне вышло. Оба были смертельно бледны. Линейный корабль надвигался на нас,похожий на снежную гору.

Капитан погладил меня по спине и засмеялся, блеснув зубами.

— Это добрый знак! Поворот на полрумба! Мистер Пимпль,заплетайте!

Неужто ему ни капельки не страшно? Или он до такой степенивладеет своими чувствами?

Сейчас мы эту загадку разгадаем.

Я перевернулся хвостом вперёд, сполз по рубашке, вонзивкогти в грудь красавца, а клювом как можно деликатней ударил его в висок.

Только бы он меня не сбросил, только дал бы замкнутьмагическую дугу «нидзи»!

Кровь у капитана была горячая, сильно пульсирующая. Сердцебилось часто, но ровно.

Непередаваемое ощущение, возникающее от мгновенного слияниядвух душ, обожгло меня — в сто раз горячей, чем глоток самого крепкого рома.

Капитан не отшвырнул меня, не вскрикнул, а только рассмеялсяи придержал, чтоб я не сполз ниже.

— Так ты не перебежчик? Ты прилетел взять меня на абордаж?Сейчас срублю тебе башку с плеч!

Но я уже знал, что ничего дурного он мне не сделает. РупертГрей не может причинить зла тому, кто меньше и слабее его.

Я теперь всё про него знал. Я прочёл книгу его жизни спервой до последней строчки.

Ах, что это была за книга! В жизни не читал ничего болеенеобычного и увлекательного!

Этого человека, как я уже сказал, звали Руперт Грей, нополное его имя было чуть не вдесятеро длиннее, отягощённое титулами иназваниями поместий.

Водится на море редкая птица, именуемая«джентльмен-мореплаватель». Появилась она сравнительно недавно и впрыснуластруйку свежей крови в мир, прежде населённый всего тремя особями: торговцами,вояками да пиратами. Джентльмен-мореплаватель обычно — богатый бездельник,которому прискучили удовольствия сухопутной жизни и который жаждет новыхвпечатлений и острых переживаний. Плавают они не для выгоды, а из любопытства.Лучшим из них свойственна любознательность и даже любовь к наукам. Они нетолько изучают пороки, процветающие в разных частях света, но подчас собираютгербарии диковинных растений или описывают неизвестных в Старом Свете животных.

Я всегда полагал, что избыточность средств и свободноговремени вкупе с пытливым умом принесут человечеству больше пользы, чем любойсвод законов или строительство мануфактур. Мою правоту подтверждает примерантичных мужей, мудрейшие из которых только и делали, что философствовали, неподнимаясь с пиршественного ложа. Новые времена оснастили ложе парусами, такчто стало возможно с комфортом странствовать по всему свету.

Верней, однако, было бы назвать Руперта Грея«лордом-мореплавателем», ибо по рождению он стоял много выше обычногоджентльмена. Из представителей высшей аристократии последних столетий, пожалуй,лишь португальский принц Генрих Мореплаватель мог бы посоперничать с лордомГреем в одержимости океаном. Но Генрих, кажется, никогда не покидал суши илюбил море, так сказать, платонической любовью. Руперт же почти не ступал наземлю.

Судьба готовила юноше совсем иное поприще. Старший сынгерцога, ведущего свой род от свирепых англов, что высадились на британскихостровах тысячу лет назад, Руперт прямо с колыбели начал делать придворнуюкарьеру и, верно, ещё в молодости достиг бы звучной должности вродеобер-шталмейстера, гранд-егермейстера или какого-нибудь первого лордаопочивальни, но на уме у мальчика было только море и ничего кроме моря.

Шестнадцати лет он сбежал из родительского дома. Скрыв имя извание, поступил штурманским учеником на корабль, плывущий в далёкую Ост-Индию.Родителям оставил прощальную записку, но о маршруте не упомянул ни словом,зная, что отец выслал бы вдогонку целую эскадру. С тех пор ни в Англии, ни вЕвропе беглец ни разу не был.

Он прошёл по всем ступеням морской службы — без протекции иподдержки, на одном упорстве и силе воли. Не огрубел, не оскотинился, какмногие юнцы подобной судьбы, а только окреп и утвердился в любви к морю. Вдвадцать пять лет он стал капитаном и о большем не мечтал.