– Это нам никто не поверит! – рыдаласестра. – Антон расскажет, как ты приходила в тот вечер к Любашиной, и ониобо всем догадаются.

– Кто – они?!

– Все! Все догадаются! Нас посадят…

Еле успокоив Розу, Эльвира предупредила детей, что у тетиочень болит голова и ее нельзя беспокоить. Затем приготовила для них ужин,накормила и стала ждать, когда приедут арестовывать их с Розой.

Она продумывала, что будет говорить на допросе, но мыслипутались. Каждые двадцать минут Эльвира поднималась в комнату сестры – талежала неподвижно, смотрела в потолок, покрасневшие руки вяло свешивались сдивана. У самой Эльвиры руки были страшные, красные, обмороженные за то время,что пришлось держать в воде Любашину.

Когда в дверь наконец позвонили – настойчиво, несколькораз, – Эльвира едва не потеряла сознание. Но падать в обморок было нельзя,и она пошла открывать, ощущая, как ноги у нее подгибаются, а руки дрожат.

На пороге стоял Антоша. Сначала Эльвира подумала, что онузнал о смерти Таньки, но Соколов стоял пошатываясь, и она поняла, что он пьян.

– Эля… – не своим голосом проговорил Соколов,хватая ее за руку и глядя безумными глазами. – Эля, я Борю убил.

– Вы, наверное, даже не сразу поняли, какой сказочныйподарок преподнесла вам судьба, – подумал вслух Илюшин. – Или сразу?Пожалуй, все-таки второе. Вы оказались очень хорошей актрисой – чтонеудивительно, ведь от этого зависело ваше будущее, – и Соколов до самойсмерти был благодарен вам и Розе – ведь вы так поддержали его. Интересно, чтовы почувствовали, когда он сказал вам, что узнал в водителе, под машинукоторого вытолкнул друга, – Якова Афанасьева?

Эльвира прикрыла глаза, но Макар успел уловить мелькнувшее вних торжество.

– Так это Яков Матвеевич сбил Чудинова? – ахнулаЭля. – Не может быть!

– Может. Через три часа, напрасно прождав, он понял,что Эльвира с Розой не собираются идти в милицию, и поехал сам в отделение насвоей старенькой машине. Ему было плохо, у него кружилась голова, он никак немог поверить до конца в то, чему стал свидетелем, и укорял себя за то, что неспас Любашину, и за то, что собирался сделать. Но Афанасьев воспитан вубеждении, что никакое преступление не должно остаться безнаказанным, аубийство Татьяны ужаснуло его. Яков Матвеевич свернул на короткую дорогу, чтобыбыстрее добраться до отделения: мела метель, он чувствовал себя все хуже ихуже… И когда на дороге перед его машиной оказался человек, Афанасьев дажезатормозить не успел.

Макар сделал паузу и коротко глянул на Ларису, привставшую скресла. Но девушка села обратно, вцепившись пальцами в подлокотник.

– Соколов наблюдал эту сцену из подворотни и потомрассказал вам с Розой. Он видел, как Яков Матвеевич – ваш сосед, которого АнтонПавлович сам научил паре простых способов преодоления стресса иусталости, – подбежал к телу Бори Чудинова, удостоверился, что тот мертв,а затем сел в машину и уехал с места преступления, искренне считая, что это онвиноват в гибели терапевта. Вы убедили Антона Павловича, что нельзя ни в чемпризнаваться, и, нужно сказать, он не особенно сопротивлялся. Соколов ничего несоображал, а на вас, Эльвира Леоновна, всегда можно было положиться! Выразложили все по полочкам, заверили его в том, что поговорите с Афанасьевым,чтобы тот не мучился от осознания своей вины. И действительно, сразуотправились к Якову Матвеевичу.

– Он их так и не выдал… – прошептала Эля.

– Конечно, нет. Представьте себе: Афанасьев был дома,находясь в полной уверенности, что он только что задавил человека, но об этомникто не знает. И тут появляется ваша мама и объявляет: ей известно, какоестрашное преступление совершил Яков Матвеевич! Но если он будет молчать осмерти Татьяны Любашиной, то она сделает ему одолжение и никому не расскажет отом, что он – тоже убийца, пусть и невольный.

– Как он мог на такое согласиться? Как он мог?

– Он живой человек, – пожал плечами Макар. –В оправдание Якова Матвеевича скажу, что совесть мучила его всю жизнь, авоспоминание о преступлении – собственном и вашем, Эльвира Леоновна, о которомон так никому и не рассказал, – отравляло его существование. Добавьте кэтому убеждение в собственной виновности – и вы поймете, что он почувствовал,когда два часа назад я немного изменил его представление о прошлом. Не смотритена меня волчицей, Эльвира Леоновна, я лишь рассказал ему, что случилось насамом деле тем февральским вечером, а то старик так и умер бы, мучимый стыдом ипрезирающий самого себя.

– Надо было убить его, – будто размышляя вслух,сказал Леонид. – Жаль, что сейчас уже поздно.

– Леня! – Эля с ужасом посмотрела на брата.

– Надо было, – согласился Илюшин. – Но выэтого не сделали, а теперь время безнадежно упущено. Восемнадцать лет онненавидел вашу семью – точнее, Эльвиру и Розу, восемнадцать лет не мог дажеслышать спокойно их имен. Он пошел на сделку с Эльвирой, но проклинал за это исебя, и ее. Афанасьев знал, что вы боитесь его, и поэтому не продал свой дом ине уехал в другое место, чтобы оставаться для вас живым напоминанием о том, чтопроизошло. Несгибаемый старик.

– Но ведь есть сроки… – робко сказала Эля. –Сроки исковой давности, да? Преступление было совершено так давно, что егоникто бы не судил.

– Для Якова Матвеевича суд – меньшее из зол, –пожал плечами Илюшин. – Вы плохо его знаете, если думаете, что он боялсясуда и тюрьмы. Поймите: самым страшным наказанием для него было не заключение,а людское осуждение. Яков Матвеевич всегда старался жить так, чтобы никто немог сказать о нем худого слова. Сбить человека, а затем скрыться с местапреступления и вдобавок покрывать убийцу в обмен на то, чтобы никто не узнал оего собственном злодеянии, – нет, он не мог допустить, чтобы это сталоизвестно. В этом смысле для него ничего не изменилось с того времени, с февралядевяностого года. Для своих детей Афанасьев является примером и образцом дляподражания, и позволить им узнать правду – точнее, то, что он считалправдой, – Яков Матвеевич был не в состоянии. Между прочим, раз уж мызаговорили о сроке давности… Вы знаете, Эльвира Леоновна, что по вашемуубийству он еще не вышел? Вижу по глазам, что знаете.

– У вас все? – безразлично осведомилась Шестакова,сохраняя самообладание. – Тогда избавьте нас от своего общества, наконец.

– Ну что вы! – удивился Илюшин. – Я тольконачал. Мне казалось, что рассказывать нужно по порядку, а у нашей истории,которая началась восемнадцать лет назад, есть продолжение.

– Продолжение? – жалко повторила Лариса.

– Ну конечно. Разве вы не хотите, Лариса Сергеевна,узнать, что произошло дальше с хирургом Соколовым? Я вам скажу. Он уехал.Женщина, на которой он собирался жениться, умерла, друг его был мертв, и АнтонПавлович больше не смог оставаться в городе. Собственный ребенок значил длянего что-то лишь до тех пор, пока была жива Татьяна, а с ее смертью Соколовпотерял к девочке всякий интерес. Думаю, он только обрадовался, когда узнал отом, что ее берут к себе родственники Любашиной. Так вот, Соколов сбежал,несмотря на все ваши ухищрения, Эльвира Леоновна, и все, что вамосталось, – это читать письма, которые он добросовестно писал вам каждыймесяц, как своему старому другу. А затем от вас сбежала и родная сестра. Пососедству жил старик, ненавидевших вас обеих и скрывавший вашу страшную тайну,и она не знала, долго ли он будет ее хранить, а существовать с такой угрозойпод боком ей вовсе не хотелось. К тому же ваши надежды не оправдались, журфиксыстали ненужными и закончились, и Роза решила покинуть сестру и племянников.Наверное, она испытала облегчение, бросив ваши общие скелеты в шкафу.