— Но это же изменилось ненадолго. Неужели он этого непонимает? Ведь совсем скоро ты восстановишься и сможешь делать все, что делалараньше.

— Он слишком сердит, чтобы заглянуть в будущее.

— Тебе, наверное, трудно?

— И не говори.

— А как твоя малышка?

— Прекрасно. Конечно, ее беспокоит, когда мне плохо, ия стараюсь в такие минуты держаться от нее подальше. Что говорить, все этонелегко.

— Тебе сейчас как никогда нужны друзья, — ласковосказал Брок.

— К счастью, у меня есть ты, — улыбнулась Алекс!

Накануне Дня благодарения она тепло обняла его и сказала,что в этом году она ему особенно благодарна. Вниз они спустились вместе, иАлекс вдруг стало грустно с ним расставаться. Она могла быть с ним такойчестной и открытой. Во время этих совместных сидений в уборной она поняла, чтоможет положиться на Брока и откровенно рассказать ему о своих чувствах. В течетыре дня, которые она проведет без него, она будет чувствовать себя очень одиноко.

Придя домой и увидев в холодильнике индейку, она подумалаобо всем том, что ей придется завтра делать: о начинке, тушеных овощах икартофельном пюре. Сэм любил, чтобы на столе были и тыквенный, и мясной пирог,а Аннабел любила яблочный. И еще она обещала им сделать пюре из каштанов иклюквенный соус. Алекс становилось плохо, когда она просто думала обо всемэтом, но в этом году — так, как никогда, — она обязана была постараться.Ей казалось даже, что ее отношения с Сэмом зависят от того, сможет ли онадоказать ему, что справилась со своими обязанностями хозяйки.

Сэму тоже пришлось пережить трогательное расставание.

Дафна уезжала в Вашингтон к друзьям, и, посадив ее на поезд,Сэм почувствовал накатившую на него тоску одиночества. Он все сильнее привязывалсяк ней и все более скучал без нее.

Мысль о том, что ему придется четыре дня быть наедине сАлекс, угнетала его. Возможно, впрочем, это им поможет. Но, придя вечеромдомой, Сэм понял, что делать вид, будто все идет по-прежнему, будет нелегко.

Алекс лежала на кровати, приложив ко лбу лед, и, как сказалаАннабел, ее только что вырвало.

— Мама болеет, — тихо сообщила девочка, —значит, мы не будем есть индейку?

— Будем, конечно, — заверил ее Сэм. Уложив дочкуспать, он вернулся к жене, в изнеможении вытянувшейся на постели. — Можетбыть, плюнем на все и пойдем завтра в ресторан? — спросил он несколькообвиняющим тоном.

— Да ты что! — сказала Алекс, желая, чтобы онимогли все забыть. — Завтра я буду чувствовать себя лучше.

— Сейчас в это трудно поверить, — вздохнул Сэм. Онпостоянно разрывался между жалостью к своей жене и мыслью о том, что у неепреувеличенная психологическая реакция на него. Он не мог понять, как же емувсе-таки к этому относиться. — Дать тебе что-нибудь? Имбирного эля?

Коки? Что-то может смягчить твой желудок?

Алекс ничего не помогало.

Через некоторое время она встала и отправилась на кухню,чтобы сделать хотя бы самое необходимое. Но каждый шаг давался ей с огромнымтрудом. К концу вечера она была в полном изнеможении. Все ее тело болело, иАлекс гадала, что это такое — начинающийся грипп или очередные побочные эффектыхимиотерапии. Кроме всего прочего, ее беспокоил и мочевой пузырь, и когда онанаконец добралась до постели, на которой уже мирно сопел Сэм, она выгляделасмертельно усталой и больной. Правда, Сэм обещал ей помочь.

— Алекс поставила будильник на четверть седьмого, чтобывовремя засунуть индейку в духовку. Птица была крупная и готовиться должна быладолго. Обычно в День благодарения они садились обедать днем. Но когда этим утромАлекс проснулась, она поняла, что не может даже пошевелиться. Следующий час былбезнадежно потерян — ее безудержно, хотя она старалась вести себя как можнотише, рвало в ванной.

Но когда проснулась Аннабел, Алекс уже ставила индейку вдуховку. Через некоторое время встал и Сэм. Аннабел хотела пойти на парад, и уАлекс не хватило духу попросить его не ходить с ней, а помочь с обедом.

Они ушли в девять, когда Алекс удалось сделать уже довольномного. Она приготовила начинку, потушила овощи и начала возиться с пюре. Ксчастью, пироги она купила заранее, но за подливки и каштаны она даже еще непринималась.

Но как только за мужем и дочерью захлопнулась дверь, Алекстак стошнило, что она с трудом восстановила дыхание.

Она так перепугалась, что чуть было не позвонила в «Скорую».

Внезапно ей захотелось, чтобы рядом оказался Брок — такойдобрый, такой внимательный. Повязав голову холодной мокрой тряпкой, она всталапод душ, думая, что это может помочь. Все это время ее продолжало выворачиватьнаизнанку.

Когда в половине двенадцатого Сэм и Аннабел вернулись, Алексвсе еще была в ночной рубашке, и лицо у нее было совершенно серое.

— Ты даже не оделась? — поражение спросил Сэм.Алекс была не причесана, из чего он заключил, что ей наплевать на всехокружающих. Но в кухне приятно пахло индейкой а все остальное тоже было либо вдуховке, либо на плите. — Когда мы будем есть? — добавил он, включаятелевизор, чтобы посмотреть футбол. Аннабел уже убежала в свою комнатупоиграть.

— Не раньше часа. Я немного позже поставилаиндейку. — Она сама не понимала, каким образом это ей удалось, учитывая ееутреннюю слабость.

— Тебе помочь? — как ни в чем не бывало спросилСэм, блаженно вытягивая ноги.

Помогать было уже поздно, и Алекс не стала отвечать. Онасправилась со всем без посторонней помощи, что никого так не удивило, как еесаму. Сэм даже представить себе не мог, как трудно ей было.

Алекс пошла переодеться и причесаться. Она надела белоеплатье, но сил на то, чтобы накраситься, у нее не было совсем.

Когда они в конце концов сели за стол, ее лицо было такогоже цвета, как платье. Разрезая индейку, Сэм заметил, что его жена даже и неподумала накраситься, и почувствовал прилив легкого раздражения. Она что,специально хочет выглядеть больной, чтобы ее все жалели? Могла бы иподрумяниться.

Но Алекс понятия не имела, как она выглядит, хотячувствовала себя очень плохо. Ей казалось, что все ее тело налито свинцом, и,накрывая на стол, она еле шевелилась.

Сэм произнес ту же молитву, что и всегда, а Аннабелпринялась рассказывать о параде. Но через пять минут после того как они началиесть, Алекс резко отвернулась от стола. Готовка, жаркий воздух в кухне и запахидовели ее. Она не смогла сдержать рвоту, хотя прилагала к этому все усилия.

— Ради всего святого, — шепотом заворчал на нееСэм, еле сдерживая себя в присутствии Аннабел, — неужели ты не можешьвысидеть за столом?

— Не могу, — выдохнула она между приступами рвоты,обливаясь слезами. — Я не могу остановиться.