— Неужели человеческие законы так чудовищнонесправедливы, Нуарсей? В одном тюремном каземате гниет невинная Год, азлодейка Жюльетта выходит из другого, обласканная фортуной.

— Так и должно быть, таков общий порядок, сладостьмоя, — рассмеялся Нуарсей. — Несчастливым суждено быть игрушкой вруках богатых и удачливых, законы Природы гласят, что одни люди подчиняютсядругим, и слабый обязан склонить голову перед сильным. Взгляни на этот мир, назаконы, управляющие им: тирания и несправедливость — вот единственные устоилюбого порядка, и его первопричина может питаться только злом.

— Ах, друг мой! — с восторгом сказала я. —Узаконив в моих глазах все преступления, дав мне в руки все необходимыесредства для их совершения, вы наполнили мою душу блаженством, спокойствием и…исступлением, таким исступлением, которое я не в силах выразить словами. И выеще не хотите, чтобы я отблагодарила вас?

— — За что? Ты ничем мне не обязана. Я люблю зло ивсегда буду пользоваться другими людьми, чтобы творить его. В данном случае,как и всегда, я законченный эгоист.

— Но должна же я доказать вам свои чувства за все, чтовы для меня делаете…

— Тогда твори как можно больше зла и не скрывай его отменя. . — Скрывать зло от вас? Никогда! Преданность моя будетбезграничной, вы будете хозяином моих мыслей и всей моей жизни, каждое моежелание будет известно вам, я буду делить с вами все свои радости… Однако,Нуарсей, я хотела бы попросить вас еще об одном одолжении: та женщина,приятельница Любена, что предала меня, — она не на шутку меня разгневала,и я жажду мести. Эту тварь надо наказать. Вы сможете это устроить и как можноскорее?

— Дай мне ее имя и адрес, и завтра же мы засадим ее зарешетку. Там она и останется на всю жизнь. Между тем мы подъехали к домуНуарсея.

— А вот и наша Жюльетта, — так Нуарсей сказалсвоей жене, которая хранила холодный и сдержанный вид. — Она снова с нами,живая и невредимая. Это прелестное создание оказалось жертвой клеветы, онасамая прекрасная девушка в мире, и я убедительно прошу вас, мадам, по-прежнемуоказывать ей почтение, какого она, по ряду известных вам причин, вправе от васожидать. — «Великий Боже!» — подумала я, заново обосновавшись в своих роскошныхапартаментах, и еще раз мысленно обозрела блестящее положение, которое меняожидало, и, оценив в уме богатства, коими мне предстояло владеть, ахнула отвосторга.

Передо мной открывалась сказочная картина! Фортуна,Провидение, Судьба, Бог, Универсальная Идея — кто бы вы ни были, какое бы имяни носили, — если вы таким способом наказываете человека, который посвятилсебя пороку, то как можно отказаться от этого пути? Итак, решено — выборсделан. А вы, восхитительные страсти, которые идиоты осмеливаются называтьпреступными, отныне вы будете моими богами, единственными моими божествами,единственными жизненными принципами и моим кодексом чести! Пока я дышу, покабьется мое сердце, я буду идти за вами. Мои служанки приготовили мне ванну. Япровела в ней два часа, еще два — за туалетом и, свежая, как утренняя роза,явилась на ужин к министру. И мне сказали, что я выгляжу прекраснее, чемсолнце, чей свет на два дня украла у меня кучка презренных и жалких негодяев.

Господин де Сен-Фон, пятидесятилетний вельможа, в высшейстепени одаренный живым остроумием, интеллектом и двуличием, был по характеручрезвычайно коварный, жестокий и бесконечно тщеславный человек. Помимо всегопрочего он обладал непревзойденным искусством грабить Францию и раздаватьналево и направо предписания об аресте, которые очень выгодно продавал икоторыми часто пользовался сам, подчиняясь велениям своей неуемной фантазии. Вту пору более двадцати тысяч человек обоего пола и разного возраста по его волетомились в тюрьмах, которыми было нашпиговано королевство. «Среди этих двадцатитысяч душ, — однажды признался он мне с небрежной улыбкой на губах, —нет ни одного виновного». Когда мы подъезжали к его дому, Нуарсей предупредилменя, что на ужине у министра будет еще один человек — господин Дальбер,верховный судья парижского парламента.

— Ты должна, — прибавил он, — проявитьмаксимальное почтение к этому господину, потому что именно он решил твою судьбуне далее, как двенадцать часов тому назад, и спас тебе жизнь. Я просил Сен-Фонапригласить его сегодня, чтобы ты имела возможность отблагодарить своегоизбавителя.

Не считая мадам де Нуарсей и меня, сераль троих мужчинсоставляли еще четыре очаровательных девушки. Все они, как того требовалДальбер, были девственницы. Самую юную звали Аглая; это была тринадцатилетняязолотоволосая прелестница. За нею следовала Лолотта, красивая и румяная, какФлора, — в самом деле, я редко встречала такое жизнерадостное и цветущеесоздание; ей едва исполнилось пятнадцать. Анриегте было шестнадцать, и онасочетала в себе больше прелестей, нежели те, кого изобразил художник под именемТрех Граций. Самой старшей была семнадцатилетняя Линдана — великолепногосложения, с чудесными глазами, от взгляда которых сладко замирало сердце.

Кроме них, в распоряжении троих распутников были шестероюношей от пятнадцати до двадцати лет; они прислуживали за столом обнаженными, иволосы их были зачесаны на женский манер. Иными словами, каждый либертен имелчетыре предмета для утоления своей похоти: двух женщин и двух мужчин. Впрочем,никого из этих бессловесных существ еще не было, когда Нуарсей ввел меня всалон и представил Дальберу и Сен-Фону. Они поцеловали меня и, любезно поболтавсо мной четверть часа, объявили в один голос, что рады иметь в своем обществестоль прелестную и приятную в беседе даму.

— Это юное существо, — торжественно произнесНуарсей, поглаживая мою голову, — желает засвидетельствовать своебезусловное послушание и безграничную благодарность тем, кто спас ей жизнь.

— Да, было бы очень жаль, если бы она еелишилась, — заметил Дальбер. — Недаром Фемида носит на глазахповязку, и вы согласитесь со мной, что нашим судьям также не мешает прикрытьсвои глаза, когда они решают судьбу столь обольстительного создания.

— Я обещал ей пожизненную и самую полнуюбезнаказанность, — вставил Сен-Фон. — Она вольна делать все, чтопожелает, ничего и никого не опасаясь. Независимо от тяжести проступка онабудет находиться под моей личной защитой, и я поклялся жестоко отплатить тому,кто осмелится испортить ее удовольствие или хотя бы помешать ему.

— Если позволите, я тоже дам такую же клятву, —ласково улыбнулся мне Дальбер. — Более того, завтра же она получит откоролевского судьи документ, заранее отменяющий любое судебное преследование,которое может быть возбуждено против нее в нашем королевстве, потому что яникак не представляю ее в роли обвиняемой. Однако, Сен-Фон, у меня еще болеесмелые замыслы. До сих пор мы занимались тем, что закрывали на преступленияглаза, но не кажется ли вам, что давно пора поощрять их, вдохновлять на них? Ябы хотел, чтобы вы установили вознаграждение для Жюльетты за злодеяния,которые, надеюсь, она готова совершать: что-то вроде пенсии, скажем, от двух додвадцати тысяч франков в зависимости от серьезности поступка.