— Я думаю, Жюльетта, — улыбнулся мнеНуарсей, — ты только что получила самые надежные на свете гарантии,поэтому можешь дать волю всем своим страстям с непременным условием, что мыбудем о них знать. Должен признать, господа, — продолжал мой любовник, преждечем я успела ответить, — что вы употребляете на благие дела власть, даннуювам законами и монархом нашей благословенной страны.

— Да, мы делаем все, что в наших силах, — скромноотозвался Сен-Фон. — Тем более, что стараемся только для себя. Наш долгсостоит в том, чтобы сохранять и преумножать благосостояние подданных короля;так разве не выполняем мы его, заботясь о самих себе и об этой неотразимойдевочке?

— Позвольте мне добавить, — вставилДальбер. — Когда мы получали свою власть, нам не было сказано, что мы обязанызаботиться о том или ином конкретном человеке — нам просто поручилисодействовать общему счастью. Но сделать всех людей одинаково счастливыми никакневозможно, поэтому мы полагаем, что честно выполняем свой долг уже тем, чтопомогаем некоторым избранным.

— Однако, — продолжал Нуарсей эту тему сединственной целью дать своим друзьям возможность блеснуть остроумием, —укрывая от правосудия виновного и наказывая невинного, вы приносите обществускорее зло, нежели добро.

— Абсолютно не согласен с вами, — возразилСен-Фон. — Напротив, зло делает счастливыми гораздо больше людей, чемдобро, следовательно, я намного лучше служу общественному благу, защищаяпорочного человека, нежели вознаграждая добродетельного.

— Фу! Подобные аргументы уместны разве что в устахподлецов и негодяев…

— Дорогой мой, — вмешался Дальбер, — ведь этоваши собственные аргументы, и вам не к лицу оспаривать их.

— Сдаюсь, сдаюсь — улыбнулся Нуарсей, разводяруками. — Ну а теперь, после столь веселой беседы, можно и заняться делом.Вы не хотели бы немного развлечься с Жюльеттой, пока не подойдут остальные?

— Нет, — ответил Дальбер. — Я не сторонникуединенных утех. В подобных делах мне совершенно необходимы помощники, так чтоя уж лучше потерплю и дождусь, пока соберется вся компания.

— Что до меня, — откликнулся Сен-Фон, — я судовольствием приму предложение Нуарсея. Пойдемте со мной, Жюльетта, мы скоровернемся.

Он завел меня в будуар, закрыл дверь и попросил раздеться.Пока я снимала с себя одежду, он принялся рассуждать:

— Я слышал, что вы очень податливы и послушны. У менянесколько странные желания — не отрицаю этого, — но вы же умница. Я оказалвам неоценимую услугу, я могу сделать еще больше: вы порочны и мстительны, иэто очень хорошо. — Он протянул мне шесть lettres de cachet[64],в которые оставалось лишь вписать имена людей, которых я пожелаю отправить зарешетку на любой неопределенный срок. — Считайте, что это ваши игрушки, иможете с ними позабавиться; а вот этот бриллиант стоимостью около тысячилуидоров будет платой за удовольствие, которое вы мне доставили сегодняшним свами знакомством. Что? Нет, нет, дорогая, оставьте его себе — он ваш, к тому жеон ничего мне не стоил. Деньги на покупку этой вещицы взяты из государственнойказны, а не из моего кармана.

— О, Господи, ваша щедрость смущает меня…

— Она будет еще больше. Я хотел бы видеть вас в своемдоме. Мне нужна женщина, которая ни перед чем не остановится. Время от времения даю обеды, и вы мне кажетесь идеальным человеком, который сумеет управлятьсяс ядом.

— Боже мой, вы хотите кого-то отравить?

— Иногда другого выхода, не остается. Видите ли, подногами у нас мешается так много народу… Ага, вы хотите спросить насчет совести?Ну, разумеется, об этом и речи быть не может. Это всего лишь вопрос техники.Надеюсь, вы ничего не имеете против яда?

— Ничего, — ответила я. — В принципе ничего.Могу поклясться, что меня не испугает ни одно мыслимое преступление, что все,которые я до сих пор совершала, доставляли мне невероятные наслаждения. Правда,я никогда не пользовалась ядом. Но если вы дадите мне такую возможность…

— О, божественная, — пробормотал Сен-Фон. —Подойди, поцелуй меня, Жюльетта. Значит, ты согласна? Отлично. Я еще раз даютебе слово чести: действуй и не опасайся никакого наказания. Делай все, чтотебе покажется выгодным и приятным, и ничего не бойся: как только меч законабудет занесен над тобой, я отведу его в сторону, и так будет всегда — обещаютебе. Но ты должна доказать, что годишься для того, что я имею в виду. Вотвзгляни, — и он подал мне маленькую коробочку, — сегодня за ужином япосажу рядом с тобой одну презренную тварь, которую приготовил для испытания;постарайся ей понравиться, будь с ней ласкова: притворство — вот лучшая маскапреступления, поэтому сыграй свою роль так, чтобы она ни о чем не догадалась, аза десертом подсыпешь этот порошок в ее бокал. Действие яда будет быстрым, и яузнаю, та ли ты женщина, какая мне нужна. Если все пройдет удачно,благодарность моя будет безграничной.

— Я к вашим услугам, — с жаром откликнуласья. — Приказывайте, сударь, приказывайте, и вы увидите, на что я способна.

— Восхитительно… восхитительно… Однако нам пораразвлечься, мадемуазель. Видите, в каком состоянии находится мой органблагодаря вашему распутству, о котором я много наслышан. Погодите, не спешите,прежде всего я желаю, чтобы вы раз и навсегда усвоили одно: от вас требуетсяпослушание, послушание во всем и всегда, и не послушание даже, а рабскоепоклонение. Я желаю, чтобы вы это знали: я очень гордый человек, Жюльетта. Нипри каких обстоятельствах я не буду обращаться к вам фамильярно, и вы не должныговорить со мной на «вы». Обращайтесь ко мне «мой господин» или «повелитель»,говорите со мной в третьем лице, в моем присутствии всегда принимайтепочтительный вид. Я знатен не только высоким положением, которое занимаю, но исвоим происхождением; богатство мое несметно, и меня уважают даже больше, чемкороля, а в моем положении нельзя не быть тщеславным; иногда всемогущий муж,ослепленный мишурой популярности, позволяет толпе слишком близко приближаться ксебе и в результате теряет свое лицо, свой престиж, унижает себя, опускается доуровня черни. Как природа создала в небе звезды, так на земле — знатных людей,звезды же светят миру и никогда не снисходят до него. Моя гордость настольковелика, что слуги стоят передо мной только на коленях, я предпочитаюразговаривать через переводчика с этим презренным стадом, именуемым народ, иглубоко презираю всех, кто не равен мне.

— В таком случае, — заметила я, — мойгосподин должен презирать большую часть человечества, поскольку на свете оченьмало людей, кто мог бы считать себя ровней ему.

— Бесконечно мало, мадемуазель, вы правы, вот поэтому япрезираю всех смертных за исключением двух моих друзей, которые находятсясегодня здесь, и еще нескольких человек — ко всем прочим ненависть моябезгранична.