Как холодно, думал он. Хорошо бы, Ingles пришел поскорее, ихорошо бы, мне никого не надо было убивать в этом деле. Пусть эти четырегалисийца с капралом достанутся на долю тех, кто любит убивать. Так сказалIngles. Если потребуется, я выполню свой долг, но Ingles сказал, что я буду принем, на мосту, а этим займутся другие. На мосту будет бой, и если я вытерплю ине убегу, значит, я сделал все, чего можно требовать в этой войне от старика.Но пусть Ingles приходит поскорее, потому что мне холодно, а когда я вижу огоньв окне лесопилки и знаю, что галисийцам тепло, мне становится еще холоднее.Хорошо бы сейчас опять очутиться у себя дома и чтобы война кончилась. Но у тебябольше нет дома, подумал он. Сначала надо выиграть войну, раньше этого домой невернешься.

В лесопилке один из солдат сидел на своей койке и смазывалбашмаки. Другой спал. Третий что-то стряпал, а капрал читал газету. Их каскивисели на гвоздях, вбитых в стену, винтовки стояли у дощатой стены.

— Что это за места такие, что снег идет здесь чуть ли не виюне? — сказал солдат, сидевший на койке.

— Это игра природы, — ответил ему капрал.

— Сейчас еще майская луна, — сказал солдат, занимавшийсястряпней. — Она еще не кончилась.

— Что это за места такие, что снег идет здесь в мае? —твердил солдат на койке.

— В горах снег в мае не редкость, — сказал капрал. — Яникогда так не мерз в Мадриде, как в мае!

— И никогда так не парился, — сказал солдат, занимавшийсястряпней.

— В мае погода всегда неустойчивая, — сказал капрал. —Здесь, в Кастилии, в мае бывает сильная жара, но бывает и холодно.

— Или дожди заладят, — сказал солдат, сидевший на койке. —Прошлый год в мае месяце почти каждый день шел дождь.

— Неправда, — сказал солдат, занимавшийся стряпней. — Крометого, хоть это был май, но еще не кончилась апрельская луна.

— Рехнуться можно от твоих лун, — сказал капрал. — Перестаньты твердить про свою луну.

— Кого кормит море или земля, те знают, что важно не то,какой сейчас месяц, важно, какая луна, — сказал солдат, занимавшийся стряпней.— Вот, например, сейчас майская луна только началась. А по календарю скороиюнь.

— Почему же тогда времена года остаются всегда на своемместе? — спросил капрал. — Прямо голова лопается от этой чепухи!

— Ты горожанин, — сказал солдат, занимавшийся стряпней. — Тыиз Луго, откуда тебе знать про море и про землю!

— В городе народ больше знает, чем всякие analfabetos[49],которые всю жизнь торчат в море или на земле.

— В эту луну появляются первые косяки сардин, — сказалсолдат, занимавшийся стряпней. — В эту луну снастят лодки, а скумбрия уходит насевер.

— Почему же тебя не взяли во флот, если ты из Нойи? —спросил капрал.

— Потому что по спискам я значусь не в Нойе, а в Негрейре,по месту рождения. А из Негрейры, которая стоит на реке Тамбре, берут в армию.

— Тем хуже для вас, — сказал капрал.

— А ты не думай, что во флоте так уж безопасно, — сказалсолдат, сидевший на койке. — Даже если не попадешь в морской бой, то вбереговой охране в зимние месяцы тоже всякое бывает.

— Хуже армии ничего нет, — сказал капрал.

— Эх, ты, а еще капрал, — сказал солдат, занимавшийсястряпней. — Разве можно так говорить?

— Да нет, — сказал капрал, — я про то, где всего опасней.Про бомбежки, атаки, про окопную жизнь.

— Здесь ничего такого нет, — сказал солдат, сидевший накойке.

— Да, милостью божией, — сказал капрал. — Но кто знает,может, нас это еще не минует. Не век же нам будет так вольготно, как здесь.

— А как ты думаешь, скоро нас отсюда откомандируют?

— Не знаю, — сказал капрал. — Хорошо бы здесь отсиживатьсявсю войну.

— По шесть часов на посту — это слишком долго, — сказалсолдат, занимавшийся стряпней.

— Пока метель не кончится, будем сменяться через каждые тричаса, — сказал капрал. — Это можно.

— А почему сегодня столько проехало штабных машин? — спросилсолдат, сидевший на койке. — Не нравятся мне эти штабные машины.

— Мне тоже, — сказал капрал. — Такие штуки — плохой признак.

— И самолеты, — сказал солдат, занимавшийся стряпней. —Самолеты тоже плохой признак.

— Ну, авиация у нас мощная, — сказал капрал. — У красныхтакой авиации нет. На сегодняшние самолеты прямо сердце радовалось.

— Мне приходилось видеть красные самолеты в бою, и это тожене шутка, — сказал солдат, сидевший на койке. — Мне приходилось видеть ихдвухмоторные бомбардировщики в бою, и это страшное дело.

— Но все-таки у них не такая мощная авиация, как у нас, —сказал капрал. — Наша авиация непобедима.

Так они говорили, пока Ансельмо, стоя у дерева, поглядывалсквозь снег на дорогу и на огонь в окне лесопилки.

Хорошо, если бы мне не пришлось убивать, думал Ансельмо.Наверно, после войны наложат тяжелую кару за все эти убийства. Если у нас небудет религии после войны, тогда, наверно, придумают какое-нибудь гражданскоепокаяние, чтобы все могли очиститься от стольких убийств, а если нет, тогда унас не будет хорошей, доброй основы для жизни. Убивать нужно, я знаю, ночеловеку нехорошо это делать, и, наверно, когда все это кончится и мы выиграемвойну, на всех наложат какое-нибудь покаяние, чтобы мы все могли очиститься.

Ансельмо был очень добрый человек, и когда ему приходилосьподолгу оставаться наедине с самим собой, а он почти все время бывал один,подобные мысли об убийстве не покидали его.

Любопытно, как думает Ingles на самом-то деле. Он сказал,что ему это нетрудно, а ведь он, кажется, отзывчивый, мягкий. Может быть, те,кто помоложе, смотрят на это проще. Может быть, иностранцы и люди не нашейрелигии по-другому относятся к этому. Но, по-моему, в конце концов убийстваожесточают человека, и если даже без этого нельзя обойтись, то все равноубивать — большой грех, и когда-нибудь нам придется приложить много сил, чтобыискупить его.