Впрочем, посетители «Приморского пейзажа», свободные люди,кажется, на мясо не обижались. Только причмокивали, засранцы, воображая себяхозяевами жизни, не подозревая, что уже готовы и для них койки в вытрезвителе ичто заварена уже и для них баланда из кишечника глубоководных рыб. Вокруг былвполне нормальный и приличный курортный шпацирен. Шахтеры разгуливали по паркув дорогих своих костюмах, угощались чебуреками и сухим вином, полностьюосуществляли свое право на отдых, бросали резиновые кольца, поражали мишени втире, подруливали к жопастым горделивым девчатам. Писатель с философским видомкормил водоплавающих птиц. Скрипач стоял в традиционной позе под кипарисом ивыпиливал что-то сентиментальное. Под откосом плыл пароход, и на палубетанцевали. В прорехах живой изгороди мелькали теннисисты. Хромая девушка сиделана скамье с толстой книгой и застывшим взглядом смотрела на корт, быть можетдаже не завидуя прыжкам игроков. Кто-то тащился по аллее, зевая, умирая отскуки, разбрасывая апельсиновые корки. Мимо пролетел некто в стремительномдвижении, в ненасытной жажде удовольствий. Сидела старуха без всякого дела, безмысли, без позы, а левую ее ногу грел полнокровный ленивый кот. Словом, всебыло живо вокруг, все в разных ритмах пульсировало и жило в этом приморскомпарке, но все это, как ни странно, жило и пульсировало под покровительствомбольшущей отрубленной головы, выпиленной неизвестным художником из толстойфанеры и покрашенной в неестественный цвет. Голова была повернута в профиль икуда-то как бы устремлена, но, увы, этот порыв ее не подкреплялся движениемотсутствующего тела, а прекращался на мускулюсе стерноклейдомастоидеус, которыйбыл аккуратно перепилен на середине шеи, не иначе как электропилою. Цель иназначение этой головы в приморском парке исчерпывались надписью, что виласьвокруг головы и утверждала, что эта космически неживая голова все-таки живее всехживых.

сказал сержант Рюмин, построив нас перед прилепившимся кскале, словно таинственный Эрмитаж, общественным туалетом.

Никто из гуляющих почему-то не замечал цепочки обритыхмужчин с мутными глазами, хотя мы и стояли у всех на виду, перед общественнымтуалетом, который должны были восстановить после многолетнего незаслуженногозабвения.

Это было удивительное сооружение, построенное без применениярабского труда вольнонаемными рвачами на заре послесталинской эры. Его можнобыло принять за уже упомянутый Эрмитаж романтического стиля, за кинодекорациюили в крайнем случае за стилизованную распивочную, но только не за сортир.Лепные гирлянды южной флоры были щедро пущены по фасаду, изысканные, подбронзу, светильники стиля поздний ампир украшали входы. Короче говоря, если вблестящем будущем нас ждут, согласно вещему предсказанию, золотые сортиры, тоэтот тоже стоил недешево.

Итак, мы стояли перед туалетом с ломами и лопатаминаизготовку, словно ландскнехты перед атакой, а наш вожак, расстрелянныйнекогда палач, бил кремнем о кресало, пытаясь раскурить зловонную трубочку, ищуплое его тельце поеживалось в кирасе, и шакалья потайная улыбочка освещалаверхнюю губу мгновенными вспышками.

– За работу, товарищи! – негромко повторилон. – Давайте без шума и треска, как говорят у нас в Валгалле, начнем икончим. Вилкин, лупи! – завизжал он после этого вступления, и ПатрикТандерджет ударил ломом в дверь.

Сразу отвалился кусок коричневого нароста, и мы увидели… Незнаю, что увидели другие, а передо мной вдруг вспыхнул ужас.

Палкой по солнечному сплетению нервов и железным прутом позаколеньям, и я упал, переломанный на три части, хватая воздух ртом, мыча отвспыхнувшего перед глазами ужаса и видя ужас вокруг – в диком немыслимом гребнекипарисов, в чудовищном море, и в голубом до черноты небе, и во всемнеузнаваемом мире.

Ужас сдавливал меня со всех сторон все сильнее и сильнее,как будто я погружался в океанскую глубину. Вот он стал уже просачиваться черезкожу, и руки мои налились невозможной тяжестью, ужас уже полз свинцом попозвоночнику.

– Водки ему! – заорал Алик. – Рюмин-сука,беги за водкой!

– Я тебе покажу водку! Я тебя сейчас на месте! –Рюмин царапал ногтями кобуру, в которую давно уже вместо нагана вставлялчетвертинку. – Я тебе, Бриллиант-Грюнов, профессор, жидюга, сто сороктретью за бунт на производстве!

Рабы курорта, сгрудившись, молча смотрели на раздавленногоужасом и горько рыдающего на прощание Вольфа Аполлинариевича Мессершмитова,которому ничем помочь не могли.

Однако профессор германской филологии не спраздновал труса.Он поднял Рюмина в воздух огромными руками…

– А я тебя, заебыша, сожру живьем и пуговицы невыплюну!

…и швырнул его об стенку.

После этого они вместе с водопроводчиком Петькой Вилкинымподхватили конвульсирующее тело друга и бегом потащили его к открытой верандекоктейль-холла

– Во чувачки подвалили, – с улыбкой сказалабарменша Вероника, – все трое под Юла Бриннера.

– Курва, ты что, не видишь? – зарычал на нееАлик. – Ты что, блядища Вероника, стоишь, как чужая?

Патрик плакал крупными слезами и бил-бил-бил пострадавшегосвоей большой ладонью по щекам. Голова пострадавшего моталась из стороны всторону, но вот Вероника увидела его глаза и содрогнулась, опытная Вероника.Опытная женщина не узнала себя в этих выпученных кровавых глазах. Под рукой уВероники как раз была ее гордость, собственное изобретение, коктейль «Огненныйшар», и она тут же протянула его пострадавшему. Друзья обхватили его голову инадавили пальцами на нижнюю челюсть. Желтая густая жижа с зелеными проблескамиполилась в горло несчастного, и он сразу же закрыл глаза, а после первогосудорожного глотка вдруг совершенно спокойно взял фужер и облокотился настойку.

– Вроде бы «Огненный шар», а, Вероника? – спросиля барменшу. Мне уже давно нравилась эта женщина с откровенно блядским взглядом,вульгарный южный вариант той московской золотоволосой Алисы, жены конструкторатягачей.

– Угадал, друг, он самый, «Огненный шар», –хриплым голосом ответила Вероника и трясущейся рукой поднесла зажигалку ксигарете. Жадно затянулась.

– Я часто думаю, Вика, о рецепте этого пойла. Казалосьбы, гнусная жижа, смесь ликера с соплями, но что-то придает этой гадостизнобящее чувство восторга. Открой секрет, Вероника! Как возникает в этой дриснепузырек волшебной фантазии? Наверное, ты, Вероника, ты что-то приблядываешьтуда от себя?