Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Коротко стриженный бледнокожий человек с глазами цвета лаванды, похоже страдающий формой альбинизма, презрительно посмотрел на гостя, вошедшего в комнату для свиданий. За спиной альбиноса застыл огромный ухмыляющийся детина с гнилыми зубами и кровожадным выражением на лице. Михаил Грязнов — человек, последнее дело которого прогремело на всю страну: лично убил всех до единого членов конкурирующей шайки, разорвав им глотки своими зубами. Кличка Гризли подходила ему куда лучше, чем другое обращение — Мишутка. Иногда их совмещали и получалось забавное — Мишутка Гризли.
— Можешь ступать, Макс, — велел бледнокожий охраннику, который только что привёл в помещение юношу приблизительно двадцати пяти лет от роду. — У нас с Пантелемошей здесь тайная, можно сказать кулуарная встреча.
Охранник осклабился, довольный панибратским отношением самого опасного преступника, запертого в Чёрном Лебеде. Энгельс Дьяченко даже отсюда, из охраняемой федеральной тюрьмы, умудрялся управлять одной из криминально-финансовых групп в составе разветвлённой мафиозной структуры снаружи. Не малую роль в этом играла и юридическая компания, принадлежавшая отцу его гостя.
— Садись, дорогой, — Энгельс показал на кресло напротив себя. Теперь их разделял только ослепительно белый стол, на котором лежала стопка страниц, аккуратно сложенная, и остро заточенный карандаш.
Молодой адвокат с тревогой посмотрел на альбиноса, но не стал перечить ему. Он всё ещё полагал, что они играют на одной стороне.
— В чём дело, Энгельс? — осторожно спросил он, пытаясь сохранить невозмутимость. — Ты хотел что-то обсудить? Разве мы уже обо всём не договорились?
— Договоримся, когда я скажу, — ухмыльнулся преступник.
Пантелеймон кивнул.
— Тогда я слушаю.
Огромный Михаил Грязнов приблизился к гостю и навис над ним. Спутанная копна немытых волос разметалась по гигантским плечам.
— Видишь ли, мой дорогой мальчик, — начал Энгельс. — У меня было время тщательно обдумать предложение твоего отца. И я пришёл к выводу, что он хочет меня подставить. Бунт посреди федеральной тюрьмы, в день приезда парочки партийных шишек. Всё это выглядит крайне подозрительно, не находишь?
Молодой Зиверг сглотнул слюну. Всё происходящее начинало напоминать плохую театральную постановку.
— Уверяю, Энгельс, отец ничего подобного не замышляет против тебя. Возможно, я плохо объяснил. Цель отца — сместить баланс в политической игре. Его попросил об этом один политик, который копает яму для своего коллеги, желая получить его должность. Что за должность, спросишь ты? Высшее в министерстве юстиции. Эта история может быть крайне выгодна для всего Синдиката. Подумай сам, мы можем наладить великолепные отношения с новым министром.
— Хватит мне заливать, — лениво ответил Энгельс. — Думаешь, я какая-то шестёрка, которой можно присесть на уши и безнаказанно вешать лапшу? Я тоже имею связи среди серых и бриллиантовых пиджачков и поспрашал снаружи о вашем деле. И знаешь что, мой милый? Никто в номенклатуре не пытается сейчас вырваться вперёд другого. Вся страна находится на пороге войны. Возможно, уже завтра нас накроют ядерные ракеты и бомбы.
— Лучшее время для ведения интриг, — попытался возразить адвокат, чувствуя, что всё идёт не по плану.
— Хватит, — неожиданно рявкнул альбинос, и его товарищ Грязнов, словно по сигналу, отвесил Пантелеймону увесистую затрещину.
В голове парня словно что-то взорвалось. В ушах мерзко зазвенело.
— Ну зачем же так жёстко, Мишутка? — снова спокойным голосом поинтересовался Дьяченко. — Это всего лишь мальчишка. Неразумный щенок своего зарвавшегося папаши. Не будь с ним суров.
— Что вы собираетесь делать? — спросил адвокат, когда пришёл в себя.
— А это весьма хороший вопрос, — улыбнулся преступник. — Сейчас я всё объясню. Поскольку твой отец сыграл так грубо, так нагло и топорно, наш Синдикат не может оставить его на своём месте. Он должен убраться из города, переведя все активы на моё имя.
— Так не делается, — слабо возразил молодой человек. — Другие боссы не потерпят самоуправства.
— С мужиками я как-нибудь договорюсь, — ответил Энгельс. — А сейчас не перебивай.
Он засунул руку в карман тюремной робы и бросил на стол мобильный девайс.
— Я даю всей вашей семейке крохотный шанс сохранить свои шкуры в целости. Звони отцу и передай ему мои требования. Тогда тебя отпустят. А если нет, подохнешь здесь как шелудивая собака.
Пантелеймон протянул к мобильнику дрожащую руку и обнаружил в нём уже вбитый номер офиса отца. Вызов связи пошёл, но к сожалению никто не ответил.
— Не поднимает, — мрачно сообщил он.
— Не страшно, — усмехнулся Дьяченко. — У тебя есть ровно сутки, чтобы договориться с папашей. Иначе ничем хорошим для тебя это не закончится. Завтра мы с Мишей вернёмся сюда и узнаем твои результаты. А пока посиди и подумай о жизни. Адьос, амиго.
Больше не сказав ни слова, Энгельс поднялся со стула, и они вместе с Гризли синхронно покинули помещение. Снаружи раздался характерный щелчок замка, неприятно отозвавшийся в голове Пантелеймона. Он остался сидеть за столом, не понимая, как же всё так могло получиться. И что теперь будет с планом профессора? Запуск протокола безопасности был назначен на завтра. Неужели всё сорвётся из-за такой ерунды? Чёртов альбинос.
* * *
В этот момент Зиверг замолчал. Его глаза с любопытством смотрели на девушку, которая совершила внезапный кульбит, а затем ещё один кувырок в сторону ранее выпавшей из рук беретты.
— Тебе стало со мной скучно, и ты решила развлечь себя гимнастикой? — с усмешкой поинтересовался лже-Шестов.
Полина не ответила. Вместо этого она схватила оружие и укрылась за военными ящиками, рядом с трупом солдата.
— Да ладно, милая, хватит играть в эти игры, — увещевающим тоном сказал душман. — Ты же понимаешь, что не сможешь причинить мне вред этой пукалкой.
— Это мы ещё посмотрим, — рявкнула Крабстер, а затем высунула руку из-за укрытия и нажала на спусковой курок.
На этот раз она целилась повыше. Девушка знала, что мутанты обладают феноменальной устойчивостью к свинцу, но не могла ещё раз не проверить. Пуля попала в голову Зиверга и забрызгала позади него половину стены. Спереди же, посреди высокого лба, появилась лишь крохотная дырочка. Глаза Полины расширились.
— Ну зачем