Повернувшись к стене, он некоторое время изучал потёки крови, осколки собственного черепа и кусочки мозга.

— Как же всё-таки люди омерзительны, — с неподдельным отвращением пробормотал Зиверг. — Ваша плоть — воистину отражение вашей грешной души.

Полина с ужасом и глубочайшим разочарованием продолжала смотреть на затылок душмана. Большая, как будто вывернутая наизнанку, дыра сперва испускала кровавые пузыри, но затем постепенно начала зарастать необычной желеобразной субстанцией. Полина даже не поняла, насколько она материальна. Больше всего данная субстанция напоминала плоть Искажённых — полупрозрачный и светящийся студень.

— Ну что, теперь ты довольна? — с насмешкой спросил Зиверг. — Окончательно убила своего приятеля. После той пули в грудь он мог бы ещё выжить. Я остановил тогда кровотечение. Но теперь точно без шансов.

— Так вот что произошло, — пробормотала девушка, начиная понимать. — Ты не просто принял его внешность. Ты захватил его тело.

— А разве сразу это было не очевидно? Похоже, я переоценил твои умственные способности. Но ничего. Отдай сержанту оружие, и мы продолжим наш разговор.

Бугай сделал шаг вперёд. Полина тут же выставила пистолет перед собой.

— И что теперь? — усмехнулся Зиверг. — Убьёшь второго? Я думал, он тебе нравится. Ну давай, я не против.

Бугай сделал ещё один шаг. Рука Полины дрогнула. Несмотря на каменное лицо сержанта, наёмнице показалось, что в его глазах отражается борьба. Неужели он всё понимает? Не в силах выстрелить, девушка резким движением отбросила пистолет в сторону.

— Ну вот и умница, — мягко кивнул душман. — Хотя на твоём месте я бы попытался расстрелять весь боезапас. Глядишь, и уложила бы нас.

Полина с отвращением посмотрела на ухмыляющегося врага. Он действительно был настоящим чудовищем. Не таким неуязвимым, как Клу или Гризли, но куда более коварным.

* * *

Этот день тянулся для Пантелеймона целую вечность. Ещё несколько раз он повторял свои попытки дозвониться до офиса, но ему никто не отвечал. Только под вечер он догадался, что можно сделать: позвонил своему другу, и тот раскопал телефон секретарши. Мерзкая бабёшка. Она даже не скрывала того, что спит с его отцом.

— Я слушаю, — раздался жеманный голос на другой стороне.

— Джоан? Это ты?

— Да, это я, а кто спрашивает?

— Слушай, отец с тобой?

Последовала пауза.

— А, это ты, Пантелей. Конечно со мной, где же ему ещё быть? — она вульгарно рассмеялась, и молодой человек догадался, что девушка находится подшофе.

Через секунду отец перехватил трубку.

— Пантелеймон? — властный голос заставил юношу скукожиться. — Где ты сейчас? Что-то случилось?

Несколько минут понадобилось парню, чтобы обрисовать ситуацию. Когда он замолчал, отец ехидно фыркнул:

— Не ожидал, что этот белокожий червь обо всём догадается. Что ж, это уже не важно. Он контролирует в Лебеде только третий и четвёртый сектор. Все остальные находятся под надзором других боссов, а значит мой план сработает.

Молодой адвокат почувствовал смятение. Он перестал что-либо понимать.

— Что ты хочешь этим сказать, отец? Ты ведь всё ещё собираешься помочь профессору?

— Помочь? — Зиверг-старший расхохотался в трубку. — Скорее уж, это он мне помог. Благодаря этому безумцу, мне в голову пришла великолепная идея, как можно избавиться от самых заносчивых и наглых типов Синдиката. Я просто подставлю их под мясницкий нож, позволю нашему любимому правительству разделаться с этими дегенератами, когда они посмеют вмешаться в дела государственной важности.

Сказать, что молодой адвокат был удивлён, значит не сказать ничего. Он был ошарашен и раздавлен. Всё-таки Энгельс был прав. Во всей этой истории только сам Пантелеймон оказался круглым дураком, если, конечно, не считать профессора Беликова. Тоже нашёл кому можно довериться, старый дурак.

— А сообщить мне об этом ты не догадался? — сухо спросил он, пытаясь не сорваться на крик.

— Ты лучше играешь свою роль, когда ни о чём не догадываешься, — насмешливо ответил отец.

— И что мне теперь прикажешь делать? Энгельс угрожает моей жизни, если мы не согласимся на его условия. Или ты и меня готов принести в жертву?

— Может и готов, — странным голосом ответил Зиверг-старший. — В конце концов, ты у меня тот ещё дурачок. Зачем ты попёрся сегодня в Чёрный Лебедь? Я тебя об этом просил? Сам же себя и подставил.

Горло Пантелеймона сдавила невидимая рука.

— Ладно, сынок, не дрейфь, — рассмеялся отец. — Ничего с тобой не станет. Потяни время, обещай этим ублюдкам золотые горы. А когда заварушка начнётся, для них будет уже слишком поздно. Солдаты пустят газ, и всех усыпят до момента разбирательства.

— А если не газ, — прорычал сын. — Сколько уже раз здесь применяли летальное оружие? Думаешь, я не знаю?

— Всё будет хорошо, — как мантру повторил жестокий папаша. — Главное — не думай о плохом, и тяни время. Завтра днём, ровно в час дня, твои мучения прекратятся, а все враги нашей семьи будут стёрты с лица земли. Ради такого можно и потерпеть.

Он бросил трубку, и Пантелеймон замер на стуле, не веря в то, что случилось. Как он мог, подумал сын. Разве может быть у кого-нибудь отец, хуже чем этот человек? Если ты не Эдип, сын древнегреческого царя Лая, такое сложно себе даже представить.

* * *

В ту ночь Пантелеймон так и не смог уснуть. В припадке ярости он долго стучал в запертую железную дверь, но ни разу никто не пришёл к нему. Видимо, охранник Максим был одной из купленных шестёрок Энгельса. Ближе к утру Зиверг-младший почувствовал характерные позывы и, не утруждая себя терпеливым ожиданием, опорожнил мочевой пузырь прямо в углу стерильно чистого помещения.

Когда в замке несколько раз провернулся ключ, большая стрелка на дешёвых пластиковых часах, висевших напротив, указывала на двенадцать, а малая необратимо завершала круг. Время пришло, понял адвокат, внутренне собирая всю волю в кулак.

— Итак, что ты скажешь? — без обиняков, прямо в лоб, спросил Энгельс Дьяченко, входя внутрь. За его спиной возвышался всё тот же Грязнов, громила каких поискать.

— Скажу?

— Не притворяйся идиотом. Ты поговорил с Зивергом? Что он ответил? Насколько дорога ему жизнь собственного сына?

Бледнокожий воротила преступного мира занял место напротив адвоката, а его товарищ, как и вчера, приблизился к юноше и замер около него, ухмыляясь гнилостным ртом.

— Я действительно пообщался с папой. И знаешь что? Ты был абсолютно прав.

В лавандовых глазах Энгельса заискрилось любопытство.

— В каком смысле?

— Отец признался, что он всё это затеял с одной целью — избавиться от тебя и тебе подобных. Ему надоело, что всякая шваль смеет диктовать свои условия великому Зивергу.

Выражение на лице альбиноса изменилось. Теперь это был гнев. Грязнов