Солнце уже давно село, и только холодная серебристая луна освещала белые гребни волн, катившихся в сторону Англии.

Ночной ветерок холодил кожу, непривычную к воздействию стихий. Ее голые плечи, грудь, высоко поднятая корсетом, – все ее тело приветствовало прохладные поцелуи ночи.

Взгляд супруга, которым он одарил ее, передав Жан-Иву, был полон обещаний, которые превратили ее внутренности в раскаленную печь.

Ей с трудом удавалось двигаться в такт, танцуя с Жан-Ивом, а уж о приятной беседе с гостями и вовсе речи не было. Она ни на чем не могла сосредоточиться, отвечала невпопад, и, вероятно, уже половина Франции считает новоявленную герцогиню пустоголовой дурой. Но как можно мыслить здраво, если от взгляда Пирса у нее по всему телу бежали мурашки?

Как может мужчина – не посторонний мужчина, а ее муж – так сильно влиять на нее?

Александра шла очень тихо, обходя мебель и прочие препятствия, в поисках мужа. И обнаружила его облокотившимся о перила. Его лицо было залито лунным светом, глаза закрыты, а ноздри едва заметно трепетали, словно он наслаждался ароматами глицинии и ночного жасмина, распустившего свои белые цветы под высоким вязом.

Редмейн ничем не показал, что заметил ее, даже когда она остановилась рядом с ним. Александра видела только изуродованную часть его лица. Даже при тусклом освещении шрамы были отлично видны. Серебристая луна словно нарочно высвечивала все недостатки.

Некоторое время Александра молчала. Ее покоряло в нем все, включая шрамы на теле и в душе.

Почему она раньше не замечала врожденной элегантности под налетом сардонической дикости? Редмейн, определенно, был грубым созданием, яростным и неуправляемым, как его предки-варвары. Он был суровым охотником. И хищником. Но в его высокой и массивной фигуре присутствовал и несомненный аристократизм. Он был красив… некой грубой, но от этого не ставшей менее привлекательной красотой.

И почти цивилизован.

Почти.

В этом, наверное, и заключался соблазн. Что бы ни было намешано в его крови, даже если его легендарный предок не был зверем или страшным демоном, нельзя было отрицать, что под герцогской личиной кроется нечто порочное и греховное. Нечто дикое и древнее, как мир. Возможно, он тоже потребует, чтобы его похоронили, как викинга.

Редмейн явно не принадлежал к этому миру аристократических манер.

Глядя на него, Александра подумала о реинкарнации. Быть может, его душа уже побывала на этих берегах ранее? Тысячу лет назад такой человек отплыл от этих норманнских берегов и вторгся в Англию, вручил корону бастраду, ставшему завоевателем. Королем.

А теперь рядом с ней стоял его потомок, отпрыск древнего рода, давшего миру армию отважных воинов. Александра прижала ладонь к животу, и тоска покинула ее. Его потомки будут ее детьми. По правде говоря, будучи ученым, она никогда не придавала большого значения благородству крови, даже своей собственной. Титул можно получить, и его можно лишиться. Династии возвеличиваются и приходят в упадок на песках времени. Многие величайшие семейства оказываются забытыми.

Тогда почему ее так радует перспектива выносить ребенка такого человека?

Он ее выбрал для этого.

Нет, напомнила она себе. Он ее не выбирал. Скорее все было наоборот. Это она его выбрала. От отчаяния.

А теперь, неожиданно для самой себя – и это поразительно, – ей захотелось, чтобы он тоже ее выбрал. Или… чтобы он посчитал ее достойной.

Долгие годы стыд был ее неизменным спутником. Он сопровождал ее везде и повсюду. Она не могла не признать, что неприятно слушать постоянные шепотки за своей спиной, знать, что общество считает ее недостойной стать супругой такого человека. Герцога. Она – книжный червь. Синий чулок. Она слишком образованна, стара и необщительна.

Все, что когда-то дал ей мир, чем она гордилась, теперь оказалось под сомнением.

Александра возненавидела себя за то, что стала сомневаться в себе. Она сомневалась в себе даже сильнее, чем он сомневался в ней. В ее верности. В ее умении держать слово.

Им обоим придется пройти долгий путь, чтобы достичь согласия. Если это возможно. У каждого из них слишком много шрамов.

Стоя рядом со своим потрясающим супругом, она полностью осознала то, что ей весь вечер твердило ее тщеславие.

Вечером она взглянула в зеркало в своей спальне и увидела в нем красавицу. Она признала свою красоту, не вспоминая о де Маршанде. И ее не устыдила и не оттолкнула мысль, что Редмейн может увидеть ее такой.

Потому что, привыкнув быть честной с собой, она призналась: ей хочется, чтобы Редмейн посмотрел на нее. И увидел. Она хотела, чтобы он посчитал ее красивой. Утром он заявил, что ему трудно быть рядом и не желать ее…

Несмотря на все, что произошло между ними и до него, Александра чувствовала в себе желание поощрить его страсть. Его похоть, разумеется, вызывала страх. Но кроме этого страха она ощущала свой отклик, ответный огонь, который зажег в ней Пирс. Он согрел ее, и она желала только его. Это желание было настолько сильным, что от одного его теплого взгляда, одного мимолетного прикосновения руки по ее телу начинали бегать крохотные электрические искорки. Она знала, что способны творить с ее телом его опытные руки. Она не сомневалась в его мягкости и сдержанности. И вся эта магия является прелюдией к акту, который подарит ей детей.

Как это неприятно – одновременно бояться и страстно хотеть чего-то.

Редмейн что-то сказал, выведя ее из состояния глубокой задумчивости. Ветер унес его слова, однако герцог повернулся к ней и обжег ее страстным огненным взглядом.

Голубой огонь.

Голубое пламя всегда самое жаркое, разве нет?

– Ч-что? – заикаясь, пробормотала она. – Слово застряло в горле.

– Я сказал, что ты уничтожаешь меня.

Александра нахмурилась.

– Каким образом? Я же ничего не сделала.

Он подошел ближе, глядя на нее так, словно она впитала в себя всю магию лунного света. Одной рукой он крепко держался за перила. На мгновение Александре показалось, что таким образом он пытается удержаться на земле.

– Ты разрушаешь мою волю, Александра, – тоном прокурора заявил он. – Ты вынуждаешь меня забыть, что намного безопаснее быть холодным и одиноким.

Она всмотрелась в его обычно бесстрастное лицо и с удивлением заметила на нем следы внутренней борьбы.

– Ты тоже искушаешь меня довериться тебе, – призналась она, – забыть, что ни один из нас не находится в безопасности.

– Ты в безопасности. – Его лицо исказилось. Редмейн потянулся к ее руке и принялся медленно стаскивать с нее перчатку. Завершив работу, он положил перчатку на перила и прижался губами к ее ладони.

Ощущение было настолько ошеломляющим, что она едва не пропустила его слова.