Рыжие волосы будут путаться у него между пальцами, пока он станет теребить розовый сосок…

Falt Ruadh. Когда-нибудь эти рыжие волосы рассыплются по его бедрам.

Он прикусил губу так сильно, что почувствовал вкус крови.

Не сегодня.

Восемь дней. Завтра останется семь. Пропади все пропадом, он умрет раньше. Умрет от нехватки крови, отхлынувшей от головы.

Он провел рукой по лицу и помедлил, почувствовав слабый запах, от которого в жилах вскипела кровь.

На его пальцах остался ее запах, слабый аромат ее наслаждения. Доказательство ее желания. Ее капитуляции.

Возбуждение стало невыносимым. Фаллос вырвался из панталон. Пирс медленно взял его в руки.

Ему хотелось, чтобы это были ее руки, нежные и маленькие, в то время как его руки – большие и грубые.

Или ее рот. Влажный, горячий, гостеприимный.

Пирс бы многое отдал, чтобы почувствовать ее губы на своей плоти.

Находясь по другую сторону двери, его жена начала что-то напевать. Что-то хриплое и непонятное. Быть может, персидское. Звуки ее голоса проникли в его кровь, и по всему его телу прокатилась дрожь.

Его бедра самопроизвольно подались вперед. Фаллос начал двигаться в кольце его рук.

Пирс хотел сделать это, еще когда ласкал языком ее бедра и сокровище между ними. Нетрудно было кончить в руку, когда его окружал ее аромат, ее тепло.

Он вспомнил, какую добычу принес с террасы, и достал из кармана панталоны Александры – белые, украшенные крохотными белыми и зелеными бантиками.

Он поднес их к лицу, сделал глубокий вдох и ощутил едва заметный мускусный запах. Рот наполнился слюной.

Удивительная женщина. Потрясающая женщина. Само совершенство.

Как ему хотелось раздеть ее при свете дня! Снять с нее все, раздвинуть ее ноги и позволить солнцу осветить каждую потайную складку плоти.

Когда-нибудь он так и сделает.

Естество в его руках было горячим, как раскаленное железо.

Ощущать свои руки на нем было совсем не так приятно, но все же…

Оргазм начался с жжения в позвоночнике, а потом обрушился на его тело, словно лавина, мощная, неотвратимая, необоримая, сметающая все на своем пути.

Издав звук, свойственный только зверям, Пирс излил свое семя на белоснежные панталоны. Ее панталоны. Сперма изливалась из него непривычно долго, и он даже заподозрил, что это никогда не закончится.

Наконец, сладкие судороги прекратились, и Пирс, чувствуя облегчение, прижался лбом к двери, даже не заметив, что довольно сильно стукнулся о деревянную панель.

Александра, услышав звук, перестала напевать. Послышались шаги, она шла к двери.

– Пирс? – В ее голосе звучало приглашение, и совершенно измученный Пирс почувствовал, что его сердце забилось чаще. – Ты уже вернулся? Хочешь войти?

Пытаясь вернуть себе способность мыслить здраво, Пирс потянулся к дверной ручке и повернул ключ в замке.

– Не сегодня, дорогая, – выдавил он.

Александра явно заколебалась.

– Но ты же не… тебе надо… ты еще можешь потребовать третий приз.

Несмотря на то, что Пирс только что получил разрядку, его фаллос шевельнулся, явно вдохновленный предложением.

Пирс уперся в дверь рукой, мысленно представляя жену, стоящую с другой стороны.

Он, конечно, потребует свой приз. Как же без этого. Но только когда вернет себе утраченный самоконтроль. Когда ее вид и запах не будут превращать его в безумное животное. Когда он перестанет чувствовать себя жеребцом, желающим немедленно забраться на кобылу.

Все же интересно, кто был ее первым мужчиной.

Эта мысль заставила его отпрыгнуть от двери. Между ними всегда будет барьер. Тайна. Прошлое. Его и ее. Чье-то еще. Не имеет значения.

– Отдохни, – пробормотал он, ощутив пустоту в груди.

– Ну, если ты уверен… – Ему показалось, или в ее голосе прозвучало разочарование?

Он не мог сказать точно. Сквозь дверь слышно было плохо.

Пирс сказал себе, что больше нельзя играть с желанием. Это может плохо кончиться. Он должен какое-то время держать свои руки, губы, язык и все прочее при себе.

– Доброй ночи, доктор. – Он вложил в голос столько доброты, сколько сумел, и отправился в ванную.

– Спокойно ночи, муж, – тихо ответила Александра из-за двери. – И спасибо тебе.

За что она его поблагодарила, размышлял Пирс, раздеваясь, принимая ванну и забираясь в холодную постель.

За наслаждение? За компанию?

Или за то, что он оставил ее в покое?

На четыре дня Александра почти забыла, что убила человека.

Что она подверглась изнасилованию.

И что кто-то, вероятнее всего, желает ей зла или даже смерти.

На четыре благословенных дня она похоронила свои воспоминания в крипте. Она напряженно трудилась рядом с мужем на раскопках костей его великого предка.

Вместо того чтобы постоянно думать о своих тревогах, она занималась любимым делом и наслаждалась компанией мужа.

И еще она горько печалилась о том, что муж больше не пытался затащить ее в темную нишу или любой другой укромный уголок. Он вообще ни разу не поцеловал ее после той ночи на веранде.

Она не могла сказать, почему это ее тревожило.

Но это на самом деле тревожило ее, причем все сильнее и чаще.

Муж дразнил ее, заигрывал, мучил жаркими взглядами и короткими, но от этого не менее возбуждающими прикосновениями. Еще более мучительными стали воспоминания об их близости. И надежды на будущее.

И ничего больше.

Они ужинали вместе. Пили. Смеялись и болтали. Каждый миг рядом с ним был истинным наслаждением. Александре казалось, что мужу тоже нравится ее общество. Несмотря на изуродованное лицо и устрашающее прозвище, он привлекал к себе людей острым умом и абсолютно естественными благородными манерами. Она гордилась не титулом, а человеком рядом с ней.

Каждое утро Александра просыпалась с мыслью, что ей не терпится одеться и спуститься вниз, причем не только чтобы начать работу. У лестницы ее всегда ждал муж, чтобы предложить ей руку и сопроводить на место раскопок.

Каждый вечер она ложилась спать одна, а Пирс, прощаясь с ней на ночь, лишь касался губами костяшек ее пальцев.

По ночам она думала, почему он так себя ведет.

Один раз она спросила его об этом и сама предложила прийти в ее спальню. Он на мгновение сильно сжал ее руку, но его губы, коснувшиеся костяшек пальцев, оставались нежными. И только в его голубых глазах сверкнуло пламя, когда он ответил: