– А вы встречаетесь в Бруклине или где-нибудьпоблизости? Я присоединюсь к вам? – Я знала, что они наверняка встречаютсягде-то недалеко от моего дома, потому что в этом районе жили все его друзья.

– Послушай, в любой другой день – пожалуйста,с удовольствием, но сегодня вечеринка только для парней.

– Да? Ну ладно. Я хотела повидаться с Лили,обмыть нашу новую квартиру, но мы… в общем, она на меня дуется. Не понимает,почему я не могу нормально говорить по телефону с работы.

– Знаешь, Энди, вынужден сказать, что и яиногда этого не понимаю. То есть я знаю, у твоей начальницы тяжелый характер, –поверь, это я понимаю, но мне порой кажется, что ты воспринимаешь все слишкомсерьезно. – Ясно было, что он изо всех сил пытается смягчить свои слова, недать прорваться раздражению.

– Может, я и вправду воспринимаю все серьезно!Что в этом такого? – огрызнулась я, униженная донельзя тем, что он не хочетменя видеть и не упрашивает пойти на вечеринку, где соберутся все его друзья, ипринимает сторону Лили, хотя она не права и он тоже не прав, – Ведь это мояжизнь. Моя карьера. Мое будущее. А как ты предлагаешь, чтобы я к этомуотносилась? Как к пустячку, забаве?

– Энди, ты искажаешь мои слова. Ты же знаешь,что я не это имел в виду.

Но меня уже прорвало, я ничего не могла ссобой поделать. Сначала Лили, а теперь и Алекс? Мало мне одной Миранды, так ещеи от них нет сочувствия? Это было уже слишком; мне хотелось разрыдаться, новместо этого я кричала:

– Идиотские шуточки – вот что для вас мояработа! О, Энди, ты работаешь в модной индустрии – разве это может быть трудно?– передразнила я, ненавидя себя за каждое срывающееся с языка слово. – Что ж,простите меня, не всем же дано быть ангелами без крылышек, не всем же дано бытьаспирантками. Простите меня, если…

– Перезвони, когда успокоишься, – оборвал меняон, – я не намерен больше это слушать.

И он отключился. Отключился! Я ждала, что онперезвонит, но он так этого и не сделал, и к трем часам, когда я наконец сумелауснуть, у меня не было вестей ни от Алекса, ни от Лили.

С тех пор прошла уже неделя – все вроде быуспокоилось, но что-то было не так. В редакции вовсю кипела работа над новымвыпуском, и я не могла выкроить ни минутки, чтобы самой наладить отношения сЛили, но я рассудила, что, как только мы переедем, все войдет в свою колею ивспомнятся студенческие времена, когда жизнь была куда более приятной.

Грузчики приехали только к одиннадцати. Минутза десять они разобрали мою драгоценную кровать и забросили все в фургон. Вновый дом я поехала с грузчиками; папа и Алекс уже были там – препирались сконсьержем, на вид – вылитым Джоном Гальяно; мои коробки были свалены у стенывестибюля.

– Энди, хорошо, что ты приехала. Мистер Фишерне дает ключей от квартиры, пока нет самого нанимателя, – сказал папа, улыбаясьдо ушей, – и это весьма разумно с его стороны, – подмигнул он консьержу.

– А что, Лили еще нет? Она обещала подъехать кдесяти, максимум к половине одиннадцатого.

– Да нет, мы ее не видели. Позвонить ей? –предложил Алекс.

– Да, лучше позвонить. А мы с мистером Фишеромпойдем наверх, а потом начнем поднимать вещи. Спроси, не нужна ли ей помощь.

Мистер Фишер расплылся в сладострастнойулыбке.

– Ну конечно, мы теперь с вами как одна семья,– сказал он, пялясь на мою грудь, – зовите меня Джон.

Я чуть не поперхнулась остывшим кофе иподумала, может ли быть так, что боготворимый всеми человек, вдохнувший новуюжизнь в марку «Диор», умер (а я об этом и не подозревала) и возродился в образенашего консьержа.

Алекс кивнул и протер очки краем свитера. Мнепочему-то импонировала эта его привычка.

– Иди с папой. Я позвоню.

После обмена любезностями я задалась вопросом:хорошо или плохо, что мой папа и консьерж так сдружились? Ведь этот последнийбудет знать все подробности моей личной жизни. Вестибюль мне понравился, хоть ибыл несколько старомодным. Стены облицованы каким-то светлым камнем, передлифтом и у почтовых ящиков – неудобные с виду скамьи. Наша квартира – 8С –выходила окнами на юго-запад: хорошая сторона. Джон открыл дверь своим ключом ивстал сбоку, словно гордый родитель.

– Пожалуйте, – провозгласил он.

Я вошла первой; я была готова к тому, что внос ударит запах сероводорода, и не удивилась бы, если бы с потолка сорваласьпарочка летучих мышей, – но была приятно поражена светом и чистотой. Справанаходилась кухня: узенький пенальчик – двоим не развернуться – с белымкафельным полом и белым же кухонным гарнитуром. Посудомоечная машинаотсутствовала, но крапчатая серая столешница представляла собой миленькуюимитацию под гранит, а над плитой была встроенная микроволновка.

– Ничего себе, – сказал папа, открываяхолодильник, – тут уже и поддоны для льда есть.

Рядом с кухней была гостиная, там ужепоставили перегородку, и получилась вторая спальня. Собственно гостиная приэтом осталась без окна, но это меня не волновало. Спальня была вполнеприемлемых размеров – уж точно больше, чем моя прежняя; окно и балконная дверьзаняли всю стену. Между гостиной и настоящей спальней помещалась ванная,выложенная ядовито-розовым кафелем, – что ж, могло быть и хуже. Я прошла вспальню, которая оказалась значительно больше гостиной, и огляделась. Крошечныйвстроенный шкафчик, под потолком вентилятор, маленькое грязноватое окошкосмотрит в окно соседнего дома. Лили выбрала себе эту спальню, и я с радостьюсогласилась. Ей приходилось много заниматься, и она предпочитала иметь большесвободного пространства – зато мне достались свет и выход на балкон.

– Спасибо, Лил, – прошептала я, хоть и знала,что она меня не слышит.

– Что, солнышко? – спросил папа, входя, вкомнату.

– Да нет, ничего, просто подумала, какая Лилиумница. Я даже не ожидала ничего подобного, чудесная квартира, правда?

Он опустил глаза, пытаясь подобрать подходящиеслова.