Приятель бутылку доставил трепетно, какмладенца, проглотившего гранату. И с негром здоровается, обращаясьнепосредственно к карманам. Руку карманам протягивает и треплет их интимно. Имука сладострастия борется в нем с мукой скупости: откупоривает бутылку.Плеснул на донышки:

— За дружбу и интернационализм!

— Не скупись, — поощряет вахтенный, — емупобольше, себе поменьше. Ченч сделаем — гульнем!

— Но бутылка уж с тебя.

— Да? А с тебя что — за такой обмен? нежидься.

— Может, у него там стриженая бумага, —сомневается приятель. — Для понта.

— Ерунда! Вон края торчат.

— Мало ли у кого что торчит… Для понта.

— Лей-лей! — и вахтенный проглатывает ударнуюдозу, налитую не ему вовсе для баловства, а ченчиле для дела, и наглокомандует: — А теперь ему! Пол-лней…

Мерит приятель скорбным взглядом остатки вбутылке, жмурящегося ченчилу, и мечтает:

— Эх… спиртика бы для КПД капнуть…

— Откуда?

— А у доктора.

— Разбежался он.

— А за деньги.

— Нужны ему.

— Валюту, балда!

Вахтенный оценивает ченчиловы карманы иговорит:

— Жалко.

А приятель зажегся идеей, в азарт вошел:

— А выпить? Не выпьет — вдруг сорвется? Насоветские-то рэ!

Ченчила исправно подтверждает:

— Совьет — гуд.

— Слыхал?!

И приятель звонит врачу: уважаемый доктормедицины, дорогой-любимый, позарез приперло, полстаканчика, а?

Доктор любезно отвечает:

— А пошел ты на…

Приятель обещает вылизать доктору все интимныеместа и лизать их непрерывно до самого прихода домой, а также сулит в придачусвою бессмертную душу.

Доктор не хочет. Он утверждает, что относитсяодобрительно ко всем видам сексуальных связей, только вот к гомосексуализмукак-то скептически. Что же касается души, то он и собственной обременен сверхмеры, и охотно ее ссудит какому-нибудь долбаку вплоть до окончательной победымирового капитализма.

Приятель надрывно вздыхает и выстреливает изсокрушительного калибра:

— А за доллар?

При звуках чудного зеленого сияния докторделает паузу и меняет тональность. Осведомляется с ласковостью психиатра кшизофренику:

— А вы не пили, ребята, негритянской водки?

— Это которой?

— Это которая стакан холодной воды и молоткомпо голове.

Приятели смотрят в большой задумчивости нанегра и обмозговывают предложенный рецепт.

— Извините, ребята, дать не могу. Приказ.Никому.

— Я не шучу, док. Прошу продать мне стограммов медицинского спирта за один американский доллар.

Доктор с кряхтением усваивает информацию, исообщает, что на таких условиях он согласен продать все наличные запасы спирта,а также аспирина, валидола, касторки, скальпели, шприцы, бинты, а еще есть домажена и старушка-мама, так никто не интересуется? По сто грамм за доллар.

И приятель отправляется за спиртом. Тампроисходит душераздирающая сцена: доктор желает вперед деньги, потом стулья, априятель клянется своей визой и морским царем-вседержителем, что так невозможно,млеет и блеет, намекает и гарантирует, и еле уносит драгоценное зелье.

И они разводят честно спирт в три стакана,разбавляют сухим, доливают водичкой, чтоб дополнительно растянуть кайф вовремени и пространстве, и благостно выцеживают. И слегка даже балдеют.

И с удовлетворением хорошо и честновыполненного долга достают приготовленные рубли: поехали! Теперь все в порядке!Уже можно.

Негр сочувственно смотрит на рубли и говорит:

— Ноу.

Что-о?! Что значит «ноу»!!! Ведь все сделаликак надо!..

Ченчила смотрит на них, как Рокфеллер начистильщика обуви, и поясняет свою финансовую политику: из левого карманабережно извлекает потертую долларовую банкноту, из правого — разворачиваетместную бумажку величиной в скатерть и расцветкой в павлина, делает имивращательное движение, и убирает доллар теперь в правый карман, а миллион своихместных бананогрошей — в левый. И вразумляюще произносит:

— Ченч. Вери чип.

— Чип?! — повторяет вахтенный. — Вери чип?! —шепчет бессмысленно, наливаясь расплавленной свинцовой злобой. — Не нравятсятебе рубли, гнида?.. — И вперяется белесым взором в куриную черную шейку. —Чип, чип, чип…

— Чип! — зловеще откликается приятель. — Чип!Понял?!

В лютой ненависти смотрят они на ченчиловыкарманы, на шейку ничтожную, на пустые стаканы, на рубли… смотрят на амулет,висящий на шейном ремешочке, и быстро, твердо и безумно переглядываются.

Синхронно поднимаются, берутся за этотремешочек и тянут, перекручивая, в разные стороны. Старичок дрыгает ножками,разевает рот, они тянут сильней. Подержали… И придушили к чертям!..

Сели. Закурили. Дышат. Успокоились. И смотрят.

И вроде даже ничего и не произошло.

Как вышло, черт его знает, как-то самополучилось, вроде даже и не собирались… Жара, понимаешь… рубли этинеконвертируемые… Курят: молчат!

И тут трезвонит телефон: подскакивают!переглядываются!

Тот, что у трапа все торчит, матерится втрубку — осатанел в пекле:

— Хватит, на фиг, возвращайся! я сваливаю!..

Вахтенный — медовым голосом:

— Бу-удь другом, две минутки еще, я за тебяпотом хоть всю вахту отпашу.

— На хрен мне сдалось! Имей совесть!

— Старпом вдруг спросит — скажи, что мыподменились.

Тот заинтересовался — голосом, настойчивостью:

— Ты че там? Че делаешь-то? А? Три минуты жду!