Лукас немного подумал и кивнул.

Вероятно, оба мы выглядели очень подавленными, когда подошлик ростовщику, но ему было на это наплевать. Костлявый мужчина в рубашке изполиэстера, он толком и внимания-то на нас не обратил.

— Что это? Пластик или что-то в этом роде?

Я поспешно сказала:

— Это настоящий гагат Уитби.

— Не знаю я никакого Уитби. — Ростовщик постучал пальцем порезным листьям. — Эта штука давно вышла из моды.

— Потому что она антикварная, — произнес Лукас.

— То и дело такое слышу. — Ростовщик вздохнул. — Стодолларов. Берите или уходите.

— Сто долларов! Да это всего половина ее стоимости! —воскликнула я.

И вообще, эта брошь дороже любых денег. Я носила еепрактически каждый день в течение нескольких месяцев, как зримый символ моей любвик Лукасу. Как может этот человек смотреть на нее так холодно?

— Люди приходят сюда не для того, чтобы получить наилучшуюприбыль со своих вложений, милочка. Они приходят за наличными. Тебе нужныналичные? Я сделал свое предложение. А иначе катитесь отсюда и не тратьтепонапрасну мое время.

Лукас хотел забрать брошь, лишь бы не отдавать ее забесценок. Я это сразу поняла по тому, как он упрямо выпятил челюсть. Но я ужезнала, что он зачастую готов сделать то, что ему хочется, даже если поступокбудет неправильным, — а нам сейчас никак нельзя забирать брошь. Поэтому ярешительно протянула руку ладонью вверх:

— Сто долларов, пожалуйста.

За свою жертву мы получили пять двадцатидолларовых купюр ибумажную квитанцию, обещавшую, что можно получить брошь обратно, если вближайшие пару дней нам улыбнется фортуна.

— Я найду деньги, — пообещал Лукас, когда мы вышли изломбарда и отправились на поиски отеля, — и возвращу ее тебе.

— Ты говорил, что ты богатый, когда покупал мне эту брошь.Это правда?

— Гм...

Я вскинула бровь:

— Не совсем?

— Видишь ли, у меня есть доступ к деньгам Черного Креста, асредств у них немало. Но предполагается, что я должен тратить их по делу. Нанеобходимые вещи. — Он пожал плечами. — Не на драгоценности.

— То есть, купив мне брошь, ты влип в неприятности?

Лукас с мрачным лицом засунул сжатые кулаки поглубже вкарманы.

— Я сказал им, что по сути работаю на них. А жалованье илиплату за риск не получаю, так что, с моей точки зрения, они мне должны. Именноэто я скажу им, когда придется объяснять, что я снова выкупаю брошь. Потому чтоона твоя, Бьянка. Она принадлежит тебе. Точка.

— Я тебе верю. — Я обхватила ладонями его лицо. — Но это несамое важное на свете, договорились? Самое важное то, что мы в безопасности, мывместе и у нас есть шанс во всем этом разобраться.

— Да. — Взлохмаченные волосы Лукаса были теплыми под моимируками. Я пригладила их, и он закрыл глаза. — А теперь давай найдем место дляночевки.

Нам пришлось пройти всего два квартала, и мы наткнулись надешевый отель. В маленьком холле воняло пивом и табаком. Лукас попросил номер сдвумя отдельными кроватями, и портье с интересом глянула на нас из-за своейперегородки из пуленепробиваемого стекла. Я старалась не думать о своейдрагоценной броши, проданной ради того, чтобы оплатить ночь в небольшом номересо скрипучими кроватями и темно-синими шерстяными одеялами, освещенномединственной фарфоровой настольной лампой. Мы зашли в него, не прикасаясь другк другу, даже не взявшись за руки, но я очень остро ощущала, что мы с Лукасомодни в спальне. Он включил лампу между кроватями, но легче мне не стало. Явнезапно заметила, что влажная рубашка Лукаса прилипла к телу. Почти прозрачныйхлопок только подчеркивал мускулатуру его спины.

— Хочешь раздеться в ванной? — мягко спросил меня Лукас. — Ая залезу под одеяло и выключу лампу. Когда ты выйдешь, я ничего не смогуувидеть.

Я засмеялась, нервно и облегченно одновременно.

— Теперь ты обладаешь некоторыми нашими способностями, акое-кто из нас может видеть в темноте.

— Только не я. Клянусь. — Он криво усмехнулся.

Я вошла в крохотную ванную и вещь за вещью стащила с себяпромокшую одежду. К счастью, трусики и футболка были почти сухими. Я умылась,заплела в косу ставшие после дождя курчавыми волосы; через дверь было слышно,как Лукас с кем-то отрывисто разговаривает, потом он повесил трубку. Вероятно,он только что сообщил Черному Кресту, где нас искать.

Я уставилась на себя в зеркало. Не то чтобы я раньше необращала внимания на свое тело, но мне ни разу не приходилось смотреть на себяи думать, какой меня видит кто-нибудь другой. Лукас вот-вот увидит меня. Решитли он, что я красивая? Я чувствовала себя красивой и хотела, чтобы он меняувидел. Я провела руками по животу, потом по бедрам, по-новому ощущая своиприкосновения.

Все это время Лукас был по другую сторону двери. Раздевался.Ждал меня. Полоска света под дверью ванной погасла. Я глубоко вздохнула,щелкнула выключателем и открыла дверь. Только тусклый свет городских огней,просачиваясь сквозь занавески, освещал комнату.

Всматриваясь в темноту, я различила очертания Лукаса: онвыбрал кровать, дальнюю от ванной. Лукас уже лежал под одеялом, и я виделатолько одну голую руку и плечо. Пару раз вздохнув, я подошла к кровати Лукаса.Он посмотрел на меня недоверчиво, но приподнял одеяло, приглашая меня лечь.

— Только спать, — прошептала я.

У меня бешено стучало сердце, и собственный голос показалсямне слабым и незнакомым. Меня охватил жар, жарко было даже между пальцами рук иног.

— Только спать, — пообещал он.

Не знаю, поверила ли я кому-нибудь из нас.

Я скользнула в постель, и Лукас укрыл нас обоих одеялом. Яположила голову на подушку в каких-то нескольких дюймах от его головы. Кроватьбыла слишком узкой для нас двоих, поэтому мы невольно прикасались друг к другу;моя голая нога задела его ногу, его трусы-боксеры слегка царапнули мои бедра,моя грудь ощущала жар, исходящий от его обнаженной груди.

Лукас смотрел мне в глаза.

— Я должен знать, что ты веришь в то, что я поступаюправильно.

Я подумала:

— Я верю, что ты поступаешь так, как считаешь правильным.

— Довольно близко к моим словам, — устало сказал он.

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

В этот момент мне захотелось притянуть его к себе, чтобы мызатерялись друг в друге и забыли обо всем на свете. И мне было наплевать,останемся ли мы живы, увидимся ли еще когда-нибудь, наплевать даже на то, чтоэто мой первый раз. Но прежде чем я успела шевельнуться, Лукас с такимблагоговением взял обе мои руки в свои, словно собрался молиться.