— А ты видел? — подначила его я.

Он кивнул, и у меня в животе все опустилось. А потом Лукассказал самое ужасное, что только мог сказать:

— Они поймали моего отца.

— О боже!

Лукас уставился в окно с еще более напряженным видом, чем досих пор. Должно быть, мы подъезжали к эстакаде.

— Я этого не видел. Был еще совсем ребенком. Толком его и непомню. Но я видел, как вампиры нападают на других людей, и видел тела, которыепосле этого остаются. Это ужасно, Бьянка. Гораздо ужаснее, чем ты думаешь.Ужаснее, чем можешь себе представить. Твои родители поворачивались к тебетолько хорошей стороной. А существует и отвратительная.

— Может быть, тебе довелось увидеть только отвратительную!Может быть, как раз ты и не понимаешь, в чем равновесие! — В животе у меняпросто полыхало огнем, а пальцы впились в спинку пустого сиденья перед нами.Неужели нам придется сражаться, чтобы спасти свою жизнь? — Если мои родителискрывали от меня правду, может, и твоя мать скрывала правду от тебя.

— Мама ничего не приукрашивает, поверь мне. — Лукасвыдохнул. — Готовься!

Автобус резко повернул, и пассажиров мотнуло из стороны всторону. Сквозь пелену дождя я видела, как приближаются огни эстакады. Ящурилась в темноту, пытаясь различить очертания или движение — хотькакой-нибудь намек на то, что миссис Бетани поджидает нас там.

Лукас глубоко вздохнул:

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Еще две секунды, и автобус загрохотал под эстакадой. Ничегоне случилось. Миссис Бетани все-таки повела свою группу в город.

— Мы вырвались, — прошептала я.

Лукас обнял меня, и только когда он обмяк на моем плече, японяла, как он измучился и как сильно боится. Я гладила его по волосам, чтобыхоть немного успокоить. Сейчас следовало отложить на потом все споры, всеразговоры о «Вечной ночи», Черном Кресте и о том, что нас разделяет. Показначение имело только одно — мы в безопасности. Я была в Бостоне очень давно,еще совсем маленькой, и очень смутно помнила, что такое большой город посравнению с нашими окрестностями — шум, мусор, асфальт и светофоры вместо землии деревьев. А еще везде огни, такие яркие, что затмевали звезды. Я собиралась ссилами, ожидая неизбежного приступа паники, но к тому времени, как мы добралисьдо места — до пригорода, причем, насколько я видела, совершенно отвратительногопригорода, — было уже поздно и мы оба окончательно измучились. Я уже ничего небоялась, потому что почти ничего не чувствовала.

— Нужно решить, что мы сейчас будем делать. — Это былипервые слова, произнесенные Лукасом, когда мы вышли из автобуса. По-прежнемукрепко держась за руки, мы с ним пробирались сквозь толпу жуликоватых типов,одетых в слишком просторную для них одежду, смеявшихся слишком громко ивнимательно оглядывавших каждую машину, вывернувшуюся из-за угла. — Нас заберутотсюда только утром, не раньше.

— Заберут? Кто нас заберет?

— Приедет кто-нибудь из Черного Креста. Как только я проникв антикварную лавку, сразу воспользовался их телефоном и оставил им сообщение,что направляюсь сюда. Когда мы определимся, я им позвоню и скажу, где насзабрать.

— Мне не хочется тут слишком долго бродить. — Я сподозрением посмотрела на разбитое окно.

— Бьянка, ну подумай сама! — Лукас остановился и в первыйраз за эту долгую ночь стал похож на прежнего ехидного себя. — Кто кого здесьдолжен бояться — мы их или они нас?

Почему эти люди должны меня бояться? И тут меня осенило,точнее, до меня дошла соль его шутки: я вампир!

Я захихикала, и Лукас ко мне присоединился. Я смеялась исмеялась, и на глазах у меня выступили слезы, и тогда Лукас крепко обнял меня.

Я вампир. Все меня боятся. Меня! А Лукас? Он единственныйчеловек, который может напугать вампиров. Все эти грубые на вид люди — если быони знали, то бежали бы от нас, как от огня.

Когда я снова смогла дышать, я отстранилась от Лукаса ипопыталась хладнокровно оценить ситуацию. Но мне было трудно думать очем-нибудь еще, кроме него и того, что мы оба измучены, обессилены ирастерянны. Флюоресцентное уличное освещение высосало бронзу из волос Лукаса, итеперь они выглядели просто каштановыми. Может быть, его лицо казалось бледными осунувшимся из-за усталости; я даже представить себе не могла, какой уставшейвыглядела сама.

— Уже почти полночь. Где мы остановимся? — Тут я сообразила,что сказала, и щеки мои заполыхали багрянцем.

Это прозвучало как предложение нам с Лукасом провести ночьвместе. А с другой стороны, разве мы с ним не убежали вдвоем? Может быть, длянего совершенно естественно, что теперь мы ляжем в одну постель. Может быть,это должно быть естественно и для меня, и ведь бывали дни, когда я так сильнохотела быть с ним, что не могла заснуть. Однако сегодня, учитывая всеслучившееся, такая перспектива заставляла меня нервничать и чувствовать себянеловко.

Похоже, Лукас осознал наше затруднительное положениеодновременно со мной.

— У меня нет с собой кредиток. Я, знаешь ли, уходил внекоторой спешке. Мы только что потратили мои последние наличные.

— А я захватила с собой только фонарик. — Слишком яркиевывески на нескольких еще открытых магазинах заставляли меня щуриться. — Лучшебы у нас была рогатка и шоколадное печенье.

Дождь, бушевавший в Ривертоне, сюда не добрался, поэтому мымогли не волноваться, что опять промокнем. Мы с Лукасом шли по улице, пытаясьчто-нибудь придумать. Мы устали, сомневались друг в друге, поэтому у нас неполучалось вести себя раскованно. Мы проходили мимо закрытых контор и винныхмагазинов, и перспектива провести ночь, скорчившись на двух разных скамейках вкаком-нибудь паршивеньком городском парке, меня не привлекала.

Чтобы хоть немного утешиться, я подняла руку к свитеру, ктому месту под ключицей, куда приколола сегодня утром брошь. Казалось, что этопроизошло тысячу лет назад. Но брошь была на месте, и резные черные краялепестков приятно холодили пальцы.

В эту самую минуту мы шли мимо ломбарда с тремяпозолоченными неоновыми шарами над дверью, и меня осенило.

— Бьянка, не надо! — возразил Лукас, когда я потянула его вубогую лавчонку. Полки были завалены разным хламом и вещами, от которых людихотели избавиться, вроде ярких кожаных пальто, солнечных очков в металлическойоправе и высококачественной электроники, вероятно ворованной. — Мы можемвернуться обратно на автобусную станцию.

— Нет, не можем. — Я отстегнула брошь от свитера, изо всехсил стараясь не смотреть на нее. Если только я увижу эти безупречные черныецветы, то потеряю самообладание. — Речь идет не о том, чтобы устроиться судобствами, Лукас. Речь идет о нашей безопасности и о месте, где мы все-такисможем поговорить. И... — «И попрощаться», — подумала я, но так и не смоглапроизнести этого вслух.