— Кто-то ждал ее на берегу.

— Докажите!

Мы прошли вдоль цепочки следов Констанции, они обрывались вприбое.

— Он стоял вот здесь, — показал я. — Двавечера подряд. Я его видел.

— Прекрасно. По щиколотку в воде. Так что следов убийцыне имеется. Что еще можете показать, сынок?

— Час назад кто-то позвонил мне, разбудил, велел идтина берег. Он знал, что дом Констанции пуст или скоро будет пуст.

— Оповестили по телефону? Час от часу не легче. Теперьуж вы сами стоите по щиколотку в воде. И следов никаких. Это все?

Наверно, я покраснел. Ведь Крамли понял, что я привираю. Мнене хотелось рассказывать, что я не подходил к телефону, а, почуяв недоброе,сразу бросился на берег.

— Ну что ж, писака, по крайней мере, вы цельная натура— Крамли посмотрел на белые волны, причесывающие песок, перевел взгляд наследы, потом на дом — белый, холодный и пустой среди ночи. — Вы хотьпонимаете, что значит «цельная»? От слова «целый», «целое число». То есть,чтобы его получить, надо все части объединить в одно целое. Ничего общего снравственными достоинствами это не имеет. Гитлер, например, был цельной натурой— ноль плюс ноль плюс ноль — в сумме имеем ноль. Так и у вас — телефонныезвонки, следы под водой, неясные намеки и дурацкая уверенность в людях.

Эти ночные тревоги начинают действовать мне на нервы. Итак,в итоге — все?

— Нет, черт побери! Я подозреваю определенногочеловека. Констанция его узнала. Я тоже. Я ходил к нему. Выясните, где он былсегодня вечером, — и убийца у вас в руках! А вы…

Голос перестал меня слушаться. Пришлось снять очки и стеретьсо стекол маленькие соленые капли, а то я ничего не видел.

Крамли потрепал меня по щеке:

— Ну не надо, не надо! Откуда вы знаете, может, этотпарень, кто бы он там ни был, увлек ее за собой в воду…

— И утопил!

— Да нет! Они поплавали, мило беседуя, проплыли стоярдов, вышли и отправились к нему. Кто знает, может, она прибредет домой нарассвете, со странной улыбкой на губах.

— Нет, — ответил я.

— Я что, оскверняю таинственный романтический образ?

— Не в этом дело.

Но Крамли мог заметить, что я не слишком уверен.

Он взял меня за локоть.

— Чего вы не договариваете?

— Констанция сказала, что недалеко отсюда, где-то наберегу, у нее есть бунгало.

— Ну так, может, она туда и поехала. Если то, что вырассказываете, правда, она могла запаниковать, вот и решила подстраховаться.

— Но ее лимузин здесь.

— Ну, знаете, кое-кто и пешком ходит. Вы, например.Леди могла с милю пройти по воде вдоль берега на юг и оставить нас в дураках.

Я посмотрел на юг, словно мог различить на берегу сбежавшуюледи.

— Дело в том, — продолжал Крамли, — что поканам не на что опереться. Пустой дом. Звучат старые пластинки. Записок осамоубийстве нет. Нет и следов насилия. Придется ждать, когда она вернется.Даже если не вернется, у нас все равно нет оснований открывать дело. Нет corpusdelicti[138]. Спорим на ведро пива, что она…

— Пойдемте завтра со мной в комнаты над каруселями.Когда вы увидите лицо этого человека…

— Черт, вы имеете в виду того, о ком я думаю? Я кивнул.

— Этого педика? — сказал Крамли. — Этогоцирлих-манирлих?

Вдруг рядом в море раздался громкий вопль. Мы оба так иподскочили.

— Господи помилуй, что это? — воскликнул Крамли,вглядываясь в ночной океан.

«Констанция, — решил я. — Она возвращается». Ятоже стал всматриваться в темноту, но потом понял.

— Это тюлени. Иногда они приплывают сюда поиграть.

Послышались еще всплески и плюханье — какой-то морскойжитель уплывал в темноте в океан.

— Черт! — выругался Крамли.

— Кинопроектор в гостиной еще работает, — сказаля. — Патефон играет. В плите на кухне что-то печется. Свет горит во всехкомнатах.

— Пойдемте выключим все и потушим, пока этот замок несгорел к чертовой матери!

И мы снова пошли вдоль цепочки следов Констанции Реттиген кее сияющей ослепительным светом крепости.

— Эй! — прошептал Крамли. Он смотрел навосток. — А это еще что?

На горизонте протянулась узкая полоска холодного света.

— Это рассвет, — сказал я. — Я уж боялся, онникогда не наступит.

На рассвете задул ветер, он занес песком следы КонстанцииРеттиген.

А на берегу показался мистер Формтень: он шел, оглядываясьчерез плечо, и нес в обеих руках коробки с пленками. В эту самую минуту вдалипозади него огромные чудища со стальными зубами, вызванные из морских пучинзастройщиками-спекулянтами, разбивали в щепки его кинотеатр.

Увидев нас с Крамли на пороге дома Констанции Реттиген,мистер Формтень прищурился, всматриваясь в наши физиономии, потом перевелвзгляд на песок и на океан. Нам не пришлось ничего объяснять ему. Он понял всепо нашим бледным лицам.

— Она вернется, — твердил он. — Увидите,вернется. Констанция никуда не денется. Господи, с кем же я теперь будусмотреть свои фильмы? Нет, она вернется, увидите. — Глаза у негонаполнились слезами.

Мы оставили его охранять опустевший форт и поехали ко мне.По дороге лейтенант-детектив Крамли разбушевался и произнес обличительную речь,оперируя крепкими выражениями вроде «чертова кукла», «бешеная корова»,«бесовское отродье» и «дерьмо собачье», и напрочь отверг мое предложениепрокатиться на этой паршивой карусели и задать несколько вопросов фельдмаршалуЭрвину Роммелю или его прелестному, облаченному в розовые лепестки напарникуНижинскому[139].

— Дня через два, может, и навестим его. Если этасумасшедшая старуха не приплывет обратно из Каталины. Вот тогда я начнузадавать вопросы. А сейчас-то чего? Не буду я копаться в лошадином дерьме,чтобы найти лошадь.

— Вы сердитесь на меня? — спросил я.

— Сержусь — не сержусь, какая разница? Чего мнесердиться? Просто вы мне все мозги наизнанку вывернули, а сердиться мне ни кчему. Вот вам доллар, купите себе билет и можете десять раз поучаствовать вэтих скачках вокруг каллиопы.