Во второй половине века появление социальной лестницы, иерархизация технических навыков, компетенций и зоны ответственности создали новую сферу для соперничества. В качестве примера рассмотрим Северную железнодорожную компанию (La Compagnie des chemins de fer du Nord), где сотрудники делились на категории в зависимости от профессиональной квалификации: 14 – для администрации, 28 – для путевых работ, 43 – для «подвижного состава», 64 – для службы эксплуатации1302. Профессия делилась на трудоемкие этапы, медленные и обязательные к исполнению. Это видно из описания «категорий» продавцов в «Дамском счастье» Золя:

Впрочем, у каждого служащего отдела, начиная с новичка, мечтавшего стать продавцом, и кончая старшим, стремившимся к положению пайщика, было лишь одно настойчивое желание: подняться на ступеньку выше, свалив товарища, который стоит на этой ступеньке, а если он окажет сопротивление – проглотить его; эта борьба аппетитов, это уничтожение одних другими было условием хорошей работы машины, оно подстегивало торговлю и создавало тот успех, которому дивился весь Париж1303.

Мы опять видим иерархическую лестницу, подобную той, что возникла при первой демократизации XIX века1304, но отличную от нее, более сложную, менее «единую». Представляется, что каждый обходится без «общего блага» и намечает себе собственный путь, планирует собственные выгоды. Иными словами, возникает новая конкуренция, более персонализированная, если не сказать «эгоистичная», укрепляющаяся с развитием демократического общества, более рискованная. Заинтересовавшись вопросом о неврастении, в конце XIX века ее тщательно изучали Адриен Пруст и Жильбер Балле:

В прежние времена сословия были разделены непреодолимыми барьерами, и мало кто из смельчаков хотел выбраться из среды, в которую его поместила судьба. Сегодня же каждый силится занять место выше того, что занимали его предки; конкуренция возросла, во всех слоях общества множатся конфликты интересов и людей. <…> Толпы индивидов пытаются выполнять работу, которая не по силам их мозгу. <…> В конце концов непрерывное возбуждение приводит к истощению нервной системы1305.

Это ведет к дальнейшему расслоению общества, самые «слабые» стигматизируются, а образу силы и крепости, мужским чертам отдается предпочтение. Отсюда – попытки преуменьшить выносливость женщин, рассматриваемых как «более подверженных нервному истощению»1306, описываемых как «создания со слабой и нестабильной нервной системой», что благоприятствует изнурению «в борьбе с бесчисленными конкурентами»1307. Считается, что положение некоторых «жертв» хуже, чем остальных. Иными словами, переутомление, вызывающее огромную тревогу в стремительно ускоряющемся обществе, затрагивает хилых и «беззаботных», хрупких и неосторожных.

По-прежнему сохраняются и более традиционные противопоставления, неявным образом критикуются те, кто хочет «подняться», выделиться, самоутвердиться за счет учения. Таковы, например, солдаты, выходцы из народа, которых изучал Анджело Моссо в 1890‐х годах, – ребята «крепкие», но проваливающиеся на экзаменах, «заливающие потом листы бумаги»1308; или «малограмотный» моряк, которого знал Филипп Тисье, дюжий бретонец, который решил сдать «экзамен на капитана дальнего плаванья», но «переутомился», столкнувшись с трудностями учебы; он изнемог, «похудел, побледнел, захирел», начал кашлять, разболелся и «умер на больничной койке от чахотки»1309; или «сорокалетний лакей», описанный Франциском Сарсе в 1895 году. Этот темный человек захотел научиться читать, но вскоре пал жертвой собственных усилий, оказавшись не в состоянии одолеть эту премудрость, несмотря на всю свою «силу воли»:

Он слушал меня с необыкновенным вниманием; я видел, как от усилий надуваются вены у него на висках и на лбу выступает пот. Ежедневный урок длился один час, после чего он, обескураженный, впадал в ступор. Он больше не понимал, что делает. Через неделю у него началось воспаление мозга1310.

Можно сказать, что переутомление представляло собой угрозу для общества, где царил дух конкуренции и стремления к совершенствованию. Эмиль Золя утверждал: «Мы больны, больны прогрессом, в этом нет сомнения. У нас гипертрофия мозга, наши нервы развиваются в ущерб мускулатуре»1311. И все же усталость физическая и усталость ментальная сближаются, вызывая обеспокоенность и муки. В конце XIX века многие пришли к выводу, что появилось «усталое поколение»1312.

Переутомление школьников

Школа неизбежно должна была столкнуться с такой опасностью. В XIX веке началось ее триумфальное шествие, росло количество даваемых знаний, создавались программы, проводились экзамены, наказания становились жестче – все это складывалось в картину «перегрузки». Школьные амбиции настораживают, экспансия преподавания вызывает беспокойство.

Во-первых, знания: быстрое увеличение их объема поражает свидетелей. Появляются книги «всеобъемлющего» содержания: только в 1820–1830‐х годах в свет вышли «Кто есть кто» (Encyclopédie des gens du monde)1313, «Современная энциклопедия»1314, «Энциклопедия полезных знаний»1315, «Домашняя энциклопедия»1316, «Католическая энциклопедия»1317, «Малая энциклопедия для детей»1318, «Новая энциклопедия для юношества»1319. Объем представленной в них информации увеличивается, она постоянно обновляется. «Современная энциклопедия» в 1846 году с воодушевлением сообщает, что «почти вдвое увеличила объем»1320 по сравнению с изданием 1823 года. Пьер Ларусс в 1866 году уверял, что «никогда еще мысль, постоянно возбуждаемая новыми открытиями, не занималась более разнообразным набором дерзких вопросов и проблем»1321. Отсюда – мобилизация воображения, боязнь слишком оригинальных научных достижений, уверенность в том, что учеба – это нечто угрожающее, а обучение проводится форсированно: «В головы наших детей хотят запихнуть слишком много знаний», – сетовал Адольф Тьер в парламенте 13 июля 1844 года, а Виктор Дюрюи несколькими годами позже добавил, впрочем без тщательной проверки информации: «Рабочий день наших детей дольше, чем у взрослых»1322.

Во-вторых, спешность: многочисленные уроки носят поверхностный характер, материал дается слишком быстро или преждевременно. В 1868 году, жестко критикуя подобные «педагогические приемы», Виктор де Лапрад впервые применил слово, обычно употребляемое по отношению к лошадям: учеба в школе может привести к «переутомлению детского ума и ослабить их тела»1323. Несколько лет спустя Жан-Мари Гюйо дает этому объяснение с точки зрения физиологии и призывает отказаться от слишком интенсивной учебы:

Мозг, который у детей достаточно объемен, но неупорядочен, организуется, если заставить его работать слишком активно и быстрее, чем положено в их возрасте; но в результате он не достигнет ни размера, ни силы, которых мог бы достичь без интенсификации учебы1324.

Подобное беспокойство, символом которого стало английское выражение overpressure in schools1325, что можно перевести как «перегрузки в школах», в конце XIX века мобилизовало западные общества и 23 июля 1883 года вызвало дебаты в палате лордов. Далее последовали опросы и изучение ситуации. Например, Гертель обследовал в Дании 28 114 школьников и обнаружил, что «29% мальчиков и 41%