– Мы добрались, – говорю я, не в силах скрыть восторг и изумление.

– Удивительно, что ты не свалился в пропасть, – говорит Кэсс, меряя меня взглядом. Я закатываю глаза.

– Эгей! – кричу я, пытаясь не смотреть на грозные лица каменных воинов. Воздух такой разреженный, что я, кажется, вот-вот хлопнусь в обморок. – Нам нужно войти! Впустите нас!

Рахки смеется.

– Разве ты еще не привык, как это делается в Отеле? Двери всегда…

– Открываются на стук, – отзываюсь я. Конечно. Я подхожу к воротам и берусь за дверной молоток.

Слышатся лязг засова и скрип дверных петель где-то слева от нас. Из маленькой потайной дверцы выглядывает человек в капюшоне и манит нас внутрь.

Привратник одет в длинную тяжелую рясу, подпоясанную веревкой. Он впускает нас в квадратную комнатку, где по стенам висят теплые плащи. Он обращается к нам на незнакомом мне языке – с долгими и певучими гласными и резкими, взрывными согласными – и Рахки отвечает ему, а потом переводит для нас:

– Он спрашивал, почему не явилась Старшая горничная, а потом рассмотрел твой значок, – она кивает на мою булавку с золотыми ключами, – и успокоился насчет нас. Говорит, что дети ждут.

Дети? Значит, самые драгоценные гости Отеля – это дети?

Монах открывает дверь, и оттуда доносится звон детских голосов, веселый смех. Мы ступаем на широкую зеленую лужайку, окруженную каменными стенами. Отштукатуренные стены, крашенные в яркие цвета, и решетки окон увиты медово пахнущим виноградом. Огромные статуи кентавров играют на музыкальных инструментах. Повсюду летают футбольные мячи.

– Сюда Отдел горничных доставляет детей, которых мы собираем по всему миру, – говорит Рахки. – Монастырь – это место исцеления. Во всем мире – в любой стране, даже в твоей – всегда есть дети, которые страдают, которых мучают, обижают, избивают. Отель собирает их сюда в надежде исправить причиненный им ущерб.

В зеленом внутреннем дворике стоят деревянные столы, с которых дети, подбегая, берут себе напитки и закуски. В дальнем конце двора группа малышей играет в какую-то незнакомую мне игру вроде салок. Я узнаю девочку из нашей будапештской миссии: она сидит на пледе, расстеленном на траве, и играет с парой других ребятишек в настольную игру.

– А что Отель делает с этими детьми потом, когда они поправляются? – спрашивает Кэсс.

– Зависит от того, чего хотят сами дети. Дело Отеля – их освободить и исцелить, а потом предоставить им выбор.

Кэсс наслаждается солнечным теплом.

– А остаться при Отеле они могут, если захотят?

Рахки улыбается.

– Я в свое время захотела и осталась. Но есть дети, которые нуждаются в особой заботе, в семье. Так что они сами решают, куда потом отправиться. Отель позволяет им самим выбрать пункт назначения.

Знакомый мне мальчик из Конго – тот, у которого не было ноги ниже колена, несется по траве за футбольным мячом. Я не сразу осознаю, что же такое вижу. Он не просто передвигается сам, а бежит без малейшего труда, и ниже колена у него каменная нога с маленькой прорезью, в которой блестит золотая монетка. Это нога-прототип, изготовленная специально для него.

Я наконец все понимаю. Вот что такое миссия Отеля. Гости, путешествия – все это затевается исключительно ради этих детей. Отель собирает детей, которым плохо у себя на родине, и дает им шанс на лучшее будущее. Я не могу предать эту миссию и не сделаю этого. Папа, мама… оба они всеми силами старались остановить Полосатого, сохранить от него Оранжерею, потому что знали, что стоит на кону.

Должен найтись другой способ вернуть папу.

– Сейчас ведь мы не на территории Отеля? – спрашиваю я. – Я имею в виду, буферная зона… горная тропа…

– Монастырь связан с Отелем, – говорит Рахки. – Это место защищено той же самой магией, которая охраняет Отель от агентов и контрактников Конкурентов. Единственный путь, которым враги могут проникнуть внутрь, – если их пригласит войти какой-нибудь человек, связанный с Отелем.

– А Нико? Разве он не связан с Отелем? Он не мог бы пригласить внутрь других врагов?

Рахки качает головой.

– Отель разрубил его монетку. Без монетки, привязывающей его к Отелю, Нико больше не имеет связи.

Слава богу.

Глаза Кэсс блестят. Когда мы отыщем папу, я надеюсь, он предпочтет остаться тут. Я мог бы продолжать работать на Агапиоса, а папа поделится со мной маминым планом, как победить Полосатого… Может быть, магия Отеля постепенно поправит здоровье Кэсс и даст ей возможность воплотить все ее безумные мечты. И все вместе мы продолжим заниматься спасением детей.

– Кэмерон…

Я резко разворачиваюсь в поисках источника призрачного голоса, голоса из моего сна. Сейчас он звучит громче, чем когда бы то ни было.

Сквозь увитую плющом арку на дальней стене я различаю… иллюзию. Тень фигуры, которая ожидает меня. А может, это и не иллюзия. Скорее воспоминание.

– Сейчас вернусь, – бросаю я.

Кэсс хмурится.

– Куда это ты собрался?

– Просто… подождите меня здесь. Мне нужно кое-что проверить, – и я со всех ног бегу к арке.

Направление мне понятно. Я мчусь по каменным коридорам Монастыря, древним переходам, мимо множества дверей. Ощущение такое, что вижу себя со стороны – и эту фигурку, бегущую по монастырскому лабиринту, направляет кто-то снаружи.

Наконец я оказываюсь в темном подвале, где пахнет виноградом и сыростью, и вижу придвинутый к стене огромный кедровый гардероб. Неудивительно, что дверь никто до сих пор не обнаружил.

Чтобы сдвинуть гардероб, моих сил не хватает. Наконец мне удается слегка наклонить его, и хотя пытаюсь не дать ему упасть, он слишком тяжел, я не могу его удержать, и он с грохотом обрушивается на каменный пол.

Стирая со лба пот, я берусь за ручку старой, полусгнившей двери, открывшейся за гардеробом, и поворачиваю его – но ничего не происходит. На меня снова накатывают воспоминания. Блестящая пена. Перламутровый ключ. Магическая скважина. Эта дверь была заперта на мамин универсальный ключ, как Нико в свое время запер Дверь Чердака. Не потому ли она не отображается на картах?

Я вынимаю из кармана мамин ключ и вставляю его в дерево. На двери вскипает сверкающая пена – и она распахивается. Из нее льется свет и доносится запах влажной зелени. Я ступаю через порог и оказываюсь по колено в ярко-зеленой свежей траве.

И я вижу его. Дерево. Весиму.

Дерево, которое мне снилось месяцами, возвышается на холме передо мной. Я и представить не мог, что оно в самом деле настолько огромное. Ствол его обхватом едва ли не больше бабушкиного дома, а само оно выше, чем больница Кэсс. Раскидистые ветви скрывают солнце – через лиственный свод пробивается всего несколько лучей, растекаясь по траве у корней озерами света. Оранжерею венчает стеклянный купол, изнутри покрытый капельками воды. Там, где он соприкасается с землей, возвышается ограда, и двери в этом внутреннем круге ведут на четыре стороны света.