В очень просторной комнате, вернее, в зале с огромнымиокнами (так, понятно, он находится как раз под танцевальным залом мадам Вите)не было никакой мебели, кроме нескольких стремянок, составленных у стены, итабуретов. Но под потолком на крюках висели люстры…

Боже ты мой!

Это были не те гигантские люстры, которые можно увидеть втеатрах или огромных концертных залах. Это были также не люстры для современныхне слишком-то габаритных квартир. Это были люстры для комнат, высота потолка вкоторых не меньше четырех-пяти метров, ну и площадь соответствующая. Тяжелые,кованые, или легкие, ажурные, витые; украшенные водопадами хрустальныхподвесок, разноцветными стеклянными виноградными гроздьями или металлическимигирляндами в виде цветов и листьев; сверкающие чистотой, обновленные, илипыльные, еще не тронутые рукой реставратора; зияющие провалами, оборваннымицепями, рассыпавшимися гирляндами, а то и не люстры вовсе, а только скелеты,остовы их…

Руслан несколько раз щелкнул выключателями — на стене их былцелый ряд, — и люстры радостно, феерически засияли каждой подвеской, каждойхрусталинкой.

— Какое чудо! — от души сказала Алена. — Настоящее чудо! Но,Руслан, вы не знаете, где мадам Зерван берет материал для ремонта? Все этиподвески, хрусталики… Или у нее есть какие-то.., как это сказать..,стратегические запасы?

— Стратегические запасы? — с усмешкой повторил Руслан. — Нуда, конечно, у нее есть verretheque, как она это называет, стеклотека. Тоже всвоем роде уникальное зрелище. Настоящая сокровищница. Хотите взглянуть?

— Конечно!

Руслан покладисто кивнул:

— Я так и думал, поэтому и послал Селин за ключами. Идитесюда.

Он подошел к небольшой двери, имевшей по сравнению с прочимина диво современный и убогий вид.

Откуда ни возьмись, появилась Селин. Игриво помахала ввоздухе простеньким ключиком на цепочке и отперла эту дверь. Руслан повернултумблер выключателя — он находился за дверью, на стене прихожей, — и Аленаувидела довольно просторную кладовку (практически подобие «магазина») без окон,загроможденную множеством узких высоких шкафчиков, секретеров, бюро, стеллажей…Каждый из них сам по себе представлял бы немалую антикварную ценность, если быкто-то дал себе труд отреставрировать их. Но нет, все они имели совершеннозамшелый, запыленный, залапанный вид. Их здесь было десятка два, не меньше, и вкаждом — выдвижные ящички, ящички, ящички, на которых наклеены какие-то бумажкис цифрами и надписями.

Алена подошла к ближайшему секретеру (на нем значилась цифра2) и принялась читать надписи на ящичках:

2-1. «Виноградины» лиловые, Ш 4d, 40 штук".

2-2. «Подвески хрустальн., дубовый лист, дл. 6d, шир. 3d, 50штук».

2-6. «Цветы яблоневые, металл, 7лепестков, общий Ш 3d, 12штук».

2-9. «Виноградины» зеленые, Ш 0,5 d, 200 штук"…

И все в том же роде.

«Учет конкретный! — подумала Алена. — Первая цифра — номершкафа, вторая — номер ящичка. Ш — диаметр, d — дюймы. Хоть в мире давным-давноперешли на сантиметры, профессионалы держатся за старые меры… Ну, теперьпонятно, почему на закладке повторялись цифры!»

— Потрясающе интересно! — обернулась она к Руслану и Селин,которые молча стояли рядом и просто-таки ели ее глазами.

Селин криво усмехнулась и отвела взгляд, но Руслан ослепительноулыбнулся, а потом задушевно сказал:

— А мне интересно знаете что?

— Что? — с любопытством спросила Алена.

— Мартен тоже здесь, в шато, или ждет вас где-нибудь вмашине?

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Ну да, такие «стремительные» вылазки всегда получаютсядлиннее, чем хотелось бы. Какие два дня? Мы были уже четыре дня в походе, аконца ему не видно было, такое впечатление, судьба нарочно хотела его отдалить!Едва успевали раненых отправлять. Теперь у нас осталась только одна двуколка.Вадюнин принял решение реквизировать подводы у крестьян и мобилизоватьнескольких мужиков быть у нас ездовыми.

Вошли в одну деревню. В сопровождении нашем был летучийвзвод казаков, они нас обогнали на полчаса и лихо распорядились: мы только коколице подъехали, а там уже два заядлых красных активиста болтаются в петлях,а двух учительниц, которые за большевиков агитировали, порют нагайками пристечении народа.

Я отвернулась, Малгожата сделала вид, что ничего не видит, аВадюнин начал браниться, да так, что я уши руками зажала.

Малгожата зло выкрикнула:

— Уймитесь, господин доктор!

Но он не унялся.

Даже ездовой ужаснулся:

— Ваше благородие, неужто вам жаль красную сволоту?

— Мне наших раненых жаль! — рявкнул Вадюнин. — Во-первых,нам теперь подвод никто добровольно не даст. А главное, если будет многораненых, мы могли бы их разместить в деревне, у жителей, а потом вывезтиспокойно хоть через неделю! Ну а теперь мы население против себя озлобили, жди,возьмут они кого на постой!

Малгожата слушала все это вполуха, но она была неопытная вбоевых санитарных вылазках, а мы с санитаром Федькиным переглянулись, толькочто глаза не тараща: да никто из крестьян никогда в жизни не отдавал подводы илошадей добровольно, что нашим, что красным приходилось под угрозой расстрелаотнимать крестьянское добро! И "кому могло в голову взбрести оставлятьраненых в деревнях, когда до лазарета всего день пути, а вся та территория унаших войск? Вдобавок как оставлять на неделю? А помощь им кто оказывать будет?К тому же тут бои! Власть меняется чаще, чем день с ночью! Деревня эта, можетбыть, спустя два дня будет красными отбита или какой-нибудь бандой, они же снашими ранеными расправятся зверски. Странно, что такие случаи, как вНовочеркасском госпитале, Вадюнина ничему не научили…

Потом было еще два эпизода подряд, в один день, которыезаставили меня усомниться, что он хороший врач.

К нам привезли одного есаула, которого в бою сбросило сконя, ранило и контузило, так что он двое суток лежал без памяти в лесу.Санитары его не заметили, потом он очнулся и приполз к нам, благо мы былинедалеко. Он был ранен в ногу, и нога эта находилась в ужасном состоянии:перелом ниже колена, флегмона, которая могла перейти в гангрену, потому что врану попала грязь.

— Операция нужна, да? — спросила Малгожата, которая оченьмне доверяла во всем, что касалось медицины, и правильно делала, я же былагораздо опытнее, чем она.