- Я от них ничего не утаивал с самого детства… чтоб знали, кто такие симбионты…

Я восприняла его неожиданный порыв, как жест доверия. И признательно улыбнулась.

- Они очень милые. Явно в маму.

В ответ меня наградили добродушным ворчанием. Я на цыпочках прокралась в комнату – Себастьян же оглушительно затопал по лестнице, в очередной раз демонстрируя полное отсутствие такта. Было бы отнюдь не удивительно, если бы он умудрился перебудить весь дом.

Мне снился отец в околиозной маске, задыхающийся и молящий о пощаде, снился Джованни в торжественном галстуке, вопящий, что фамилия у него вовсе не Фишер и что за поддельные документы его отправят коротать остаток жизни на Сан-Клементе или вообще казнят, и Нари, рассекающий по сумрачному залу в чешуе Аббадона. Очнулась я с криком на губах, когда последнему велели привести в исполнение смертный приговор, и на лице его появилось странное хищное выражение.

- Не думал, что сон, в котором ты бормочешь имя Риверса, может быть дурным.

Откинув одеяло, я непонимающе уставилась перед собой. Суд над отцом казался таким настоящим, что мне никак не удавалось избавиться от наваждения. От ощущения, что плохое произошло или происходит прямо сейчас.

- Я хочу сегодня же отправиться в Даллас.

- Зачем? – Франциско восседал в ближайшем кресле и внимательно рассматривал его деревянные резные подлокотники, будто впервые их видел. – Дозвонилась вчера до Нари? Узнала, что его понизили?

- Понизили? – оторопело переспросила я. – В смысле?

- Махоуна избрали новым директором ФБР. Полагаю, он страшно обиделся на твоего приятеля за тот случай, когда он усомнился в его компетентности и подключил к решению проблемы покойного ныне Харклиффа.

- Новым… директором?!

Висок прошибло болью, будто бы Франциско этим сообщением заколотил в него гвоздь. Джованни занял самый важный руководящий пост в ФБР. Ограничений, которых и раньше было для него не слишком много, теперь не существовало вовсе. Отныне он мог не отчитываться за свои действия и делать все то, что хотел и на что намекал.

Еще не отошедшая ото сна, взволнованная и растерянная, я не сразу заметила, что дом гремел и чертыхался, как никогда раньше в утренние часы. Лестница не переставая душераздирающе скрипела – по ней должны были бегать как минимум обезумевшие табуны, чтобы поднимать столько шума, – а из коридора доносился нестройный гул, будто все обитатели удумали говорить одновременно. Не успела я поинтересоваться, что все-таки случилось, как дверь распахнулась, и красный от ярости и напряжения Дакота ворвался внутрь. Он прежде не заходил без стука, да и никто не заходил, не считая Франциско, поэтому я автоматически подскочила на ноги, готовая если не драться, то бежать через портал уж точно.

- Чего расселись?! Живо на кухню!

Сегодня Николь выглядела еще хуже, чем в предыдущие дни. Сидела она по центру и была белее снега, глаза ее лихорадочно бегали, губы – беззвучно шевелились. От одного ее вида мне стало не по себе, и я подумала, что она, наконец, решила рассказать остальным, что же происходило с ней все это время. По моему мнению, ей давно нужно было поделиться своей проблемой, позволить другим помочь, ведь она уже больше недели пребывала в подавленном состоянии, переживала какой-то особенный и трудный для себя период.

Спорили на весь дом Себастьян и Гвинет, но выкроить суть из их воплей было невозможно. Оглянувшись, я обнаружила выражение неподдельного ужаса не только на лице Николь. Каждый был чем-то обеспокоен. Бенедикт слабо улыбнулся мне в знак приветствия, и улыбка эта впервые показалась мне дежурной, неискренней.

- В чем дело? – прошептала я, наклонившись к Франциско. – Все огорчены тем, что Джованни стал директором ФБР?

Он не успел мне ответить. Себастьян и Гвинет разошлись: девушка устроилась возле Николь и принялась успокаивающе гладить ее по плечу, а он, выпучив глаза, повернулся в нашу сторону и завопил:

- Клянусь тебе, Бен! Мы вернулись в три часа ночи!

- Успокойся, - тихо произнес Бенедикт. – Я знаю, что это не вы.

Казалось, на всех напала неведомая хворь: в каждом жесте читалось трагическое бессилие, в каждом слове – усталая обреченность. И меня накрыло страхом перед этой хворью, как панической волной.

- Да что случилось?!

- Люка раскрыли… - прошептала Николь, прикрыв глаза ладонью.

- Камень украли, - одновременно с ней отозвался Бенедикт и поспешно добавил, обращаясь к удрученной блондинке. – Еще не ясно наверняка. Не хорони его раньше времени.

- То есть… как?

У меня вырвался нервный смешок. Я никогда не расспрашивала о принимаемых мерах безопасности, а заветную черную коробочку, которую очень давно демонстрировал мне Франциско, и вовсе не видела с тех самых пор, как стала симбионтом. Она представлялась мне бесконечно неуловимой: я знала, что хотя бы один человек обязательно не спит ночью, пока другие отдыхают, что хранители меняются, и каждый из них сам решает, где прятать камень, а значит, он постоянно перемещается. Худший из раскладов предполагал, что Питер, обнаружив убежище Бенедикта, нападет в окружении нескольких верных ему симбионтов и попытается переловить всех нас, чтобы впоследствии допросить по поводу камня под пытками; одним словом, что он выступит в открытую. Однако ночью все было тихо. Как же его умудрились потерять посреди этой спокойной тишины?

- Снотворное, - поморщился Франциско. – То-то я прямо в гостиной отключился.

- Бен, ты же понимаешь, что один из нас подмешал его! – воскликнул Дакота, делаясь совсем уж багровым.

- Очевидно, кто это сделал, - зловеще объявил Себастьян. – Андреа весь день со мной провела, у нее алиби. Гвинет! Только ты, мерзавка, могла!

- Я?! Да я понятия не имела, где ваш проклятый камень!

- Она-она, - мгновенно встал на сторону товарища Дакота. – Вечером Николь привезла сок, и именно она разливала по стаканам!

- Да как вы смеете! – взвизгнула Гвинет. – Торчу здесь с вами, когда могла бы отрываться по полной, пытаюсь хоть чем-то помочь, и вот она, благодарность!

- Пожалуйста, не кричите, - устало провозгласил Бенедикт. – Сейчас нужно действовать согласно последним указаниям Люка.

За его плечом снова сдавленно всхлипнула Николь, и Гвинет бросилась ее успокаивать, смерив напоследок Дакоту ненавидящим взглядом. На меня же навалилось уже почти привычное ощущение абсолютной неизвестности, когда прописные истины разбиваются и появляются мрачные мысли, что теперь твоя жизнь принадлежит отнюдь не тебе. Ведь сохранение камня в руках Бенедикта было постулатом, как и