Саломэ. Его хорошо знают гитаристы, давно известные здесь под именем Самуэлей. Их три брата. Самуэлон — старший, толстяк, добрый, как хлеб. Самуэль — средний, живой, лукавый, себе на уме. И, наконец, Самуэлито — младший, коренастенький, но задиристый, как щенок.

–

И как же работали эти Самуэли?

–

Давали ему уроки игры на гитаре и… распевали революционные песни…

Флориндо захохотал, но тут же спохватился и зажал рот рукой:

–

Революционные песни… ха-ха-ха!.. В комендатуре?

–

Вот именно, — сказал Табио Сан, — если бы не аккомпанемент гитар, можно было бы назвать это «Курсом революционной подготовки на дому… в комендатуре»…

Кей продолжал смеяться».

Как же проходили занятия в казарме?

«— Ну, началось… — произнес Самуэлон, но конец фразы заглушил аккорд, который он сорвал со струн гитары, звучный аккорд народной песни, которую он все время тихо наигрывал, тогда как капитан Саломэ ему вторил.

–

Да, кажется, началось… Официально мы знаем лишь одно: что правительство не сдает позиций… А вот эти аккорды у меня никак не получаются… — продолжал капитан, следя за пальцами гитариста, который одной рукой перебирал лады, а второй заставлял плакать струны. — Впрочем, есть и другие сведения. Студенты-медики уже покинули больницы и госпитали. В судах остались лишь судьи, они-то не могут объявить забастовку. Закрылись школы, потому что учителя бросили работу. Все меньше и меньше транспорта. Коммерция свертывается…

Самуэлон, внимательно прислушиваясь к этим сообщениям капитана, казалось, отвечал ему струнами гитары, подбирая маршевые мелодии, мажорные, боевые ноты. Струны говорили, кричали все громче, многозвучнее, неистовее, а капитан, с покрасневшими глазами и взъерошенными усами, продолжал уже громким голосом, словно забыл, что находится в комендатуре:

–

И последняя, самая свежая новость: у него потребовали отставки».

Урок продолжается:

«Самуэлон начал наигрывать на гитаре национальный гимн, однако офицер перехватил гриф.

–

Это запрещено! — закричал он.

Они оба замолчали, сидя рядом, они были похожи на провинившихся школьников, виновных в том, что они знают об отставке Зверя. Это уже само по себе было преступлением. — Играйте, играйте для маскировки… — процедил Саломэ. Самуэлон не знал, что делать — плакать, играть или прыгать от радости, и в струнах гитары он искал выхода своим чувствам.

Сумеет ли он доставить такую важную весть тем, кто его ждет?»

«— Мы?.. — задумчиво произнес капитан Саломэ. — Мы будем выполнять приказы, мой друг, и продолжать учиться игре на гитаре.

–

Я хотел вам сказать, что слух-то у вас есть, но только нужно упражнять пальцы, почаще делайте вот это движение — будто вы ловите блох, потому что это… — он прижал гитару к груди, — это большущая блоха, и если бы она могла говорить, то открыла бы пасть и попросила вас почаще повторять уроки.

–

Мы и так упражняемся без конца… — Капитан отложил в сторону инструмент, встал и направился, было, к двери, но затем вернулся и снова сел. — Вот вы говорите, что у гитары — пасть, но, пожалуй, вот у кого действительно большая пасть — у тех, кто разглагольствует о забастовке, а подкинут им какую-нибудь малость, так они сразу же и заткнутся».

«Ушел Самуэлон, а капитан взял гитару с постели и хотел, было, повесить ее на место, но, когда он ощутил инструмент в руках, ему захотелось потрогать струны, извлечь из гитары какие-то звуки, ведь это не звуки были, а мысли его…»

Анализ фрагментов о гитаре из романов Астуриаса показывает, что писатель хорошо знает и любит этот инструмент. Ведь гитара — душа народа!

АНТУАН СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

Сент-Экзюпери, Антуан де (1900–1944) — французский писатель.

Философичность, лиризм,

гуманистический

пафос

о

тличают романы «Южный почтовый» (1929), «Земля людей» (1939),

повесть

«Военный

летчик», аллегорическую сказку «Маленький принц» (1943).

Незаконченная

философская

книга «Цитадель» (издана в 1948). Участник Второй мировой

войны,

летчик.

Погиб

в ра

зведывательном полете.

В книге «Цитадель» Антуан де Сент-

Экзюпери неоднократно вспоминает гитару, неожиданно вплетая ее в прихотливую ткань повествования. Приведем эти фрагменты:

«Без пианино, гитары сможешь ли ты свободно отдаться музыке? Твоей статуе необходимы уши и нос, вот тогда ты свободно ищешь улыбку. Запреты, ограничения, правила шлифуют, оттачивают культуру, благодаря им так утонченно изысканны ее плоды. За толстыми стенами моего замка душевная жизнь богаче, чем у подонков на пустыре».

«Как свободно льется твоя песня, ты импровизируешь, подыгрывая себе на гитаре, но разве я не должен был научить тебя петь, разве ты не тренировал свои пальцы? А ученье — всегда борьба, принуждение и терпеливость».

«Если за этими стенами, — думал я, — есть неведомый нам музыкальный инструмент, если музыка его терпка и печальна и разбудит в нас неведомые нам чувства, если вдруг эти незнакомцы воспользуются своим сокровищем и рассыплют среди моих воинов свое богатство, я знаю, потом вечерами, в лагере, я услышу, как мои воины подбирают на своих гитарах, на которых нечасто играют, мелодию, пленившую их сердца новизной. Мелодия эта изменит их сердца».

«Неужели гитарист не пьет чаю, потому что знает, как сочетаются ноты? Я знаю коечто о сочетании линий в треугольнике. Почему мне не должно нравиться пение воды и священнодействие чаепития, воздающее честь моему другу королю…»

Нельзя не заметить стилистического родства этих философских метафор с языком сочинений Фридриха Ницше, в которых глубина мысли передается словами и главное — подтекстом!

ЮЛИЙ БОРИСОВИЧ МАРГОЛИН

Марголин, Юлий Борисович (1900–1971) — польский философ, литературовед. В 1939 году оказался на советской территории и в 1940 году был арестован. Автор мемуарной книги «Путешествие в страну Зэ-ка» (1952).

О том, как музыка помогала выжить людям, оказавшимся в сталинских лагерях, рассказывает в «Путешествии в страну Зэ-ка» Юлий Марголин. «Среди поляков на 48-ом выделялся человек с серебряными волосами и благородной осанкой… Это был Левандовский, капельмейстер Польского Радио в Варшаве. Я, правда, не мог припомнить такого имени, но факт, что среди нас находился музыкант, был признан официально: в ведение Левандовского были переданы две балалайки и гитара, хранившиеся при «клубе», и даже позволили ему первое время спать в теплом углу при КВЧ. Входя туда, я находил Левандовского за топкой железной печурки или присутствовал при том, как он с серьезным лицом и смеющимися глазами подыгрывал на балалайке, пока наш воспитатель исполнял душераздирательный романс «Эх, зачем эта ночь».

Две балалайки и одна гитара на весь лагерный пункт в сибирской тайге — вот и весь немудреный арсенал для перевоспитания «врагов народа». Чудо, что старику Левандовскому, так и