– А ты скажи ему, что силком заставляешь себя всесъедать, потому что понимаешь, как важно для поддержания сил нормальнопитаться. Мол, давишься, мучаешься, но ешь. Понял? И физиономию делай кислую.

– Как скажешь.

– Все, дружок, я ухожу, у меня работы много. Увидимся вобед. Бороданков с трех до пяти уйдет в центральный корпус на консультацию,тогда я прибегу к тебе на часок. Договорились?

Оборин попытался было снова обнять ее, но она ловкоувернулась, чмокнула его в щеку и закрыла за собой дверь палаты. Оказавшисьснова в коридоре, она сунула ключ от двери Оборина в карман халатика и быстропрошла в комнату, где была устроена лаборатория фармацевтов.

– Леня, какой состав давали юристу? – спросила онамаленького круглоголового очень смуглого человека.

– Сейчас посмотрю, – откликнулся он, отрываясь откакого-то хитрого прибора и доставая с полки толстый журнал.

– Так, юрист… Юрист… – бормотал он, листаястраницы. – Вот, юрист, двадцать девять лет, жалоб нет, хроническиезаболевания отрицает. Этот?

– Этот, этот.

– Первый день – сорок второй вариант, начиная совторого дня – сорок четвертый.

– А сорок третий?

– На сорок третьем у нас поэт. Александр Иннокентьевичсказал, что, если сорок четвертый у юриста не пойдет, давать поэту сорок пятый,режиссеру сорок шестой, юристу сорок седьмой.

– Хорошо, Леня, я поняла.

– А в чем дело, Ольга Борисовна? Что-нибудь не так?

– Нет-нет, все в порядке. Просто юрист в прошлый разжаловался на недомогание, и я подумала, что ему давали какой-то совсемнеудачный вариант.

Она вернулась в комнату медсестер и заперлась изнутри. Ейнужно было подумать.

Значит, у Саши получилось. Он сделал-таки этот препарат.Сорок четвертый вариант лакреола не давал никаких неблагоприятных побочныхэффектов, не заставлял сердечную мышцу и сосуды головного мозга изнашиваться скатастрофической скоростью. Он добился своего.

Но Юрий Оборин должен умереть, не выходя отсюда. Это даже необсуждается. А умереть он может только в том случае, если будет три раза в деньпить старую микстуру. Ему нельзя давать сорок четвертый вариант. И никомунельзя. Пока. Для этого необходимо, чтобы Саша не узнал о том, что у него всеполучилось.

* * *

Настя совсем завязла в текущих делах. Как назло, в началеоктября посыпались одно за другим изнасилования с убийствами. Ей был знакомэтот раннеосенний феномен: мальчики пятнадцати-шестнадцати лет возвращались вМоскву после каникул. Весь год они сидели в классе с девочками-ровесницами,которые привыкли не воспринимать их всерьез, потом «отрывались» и начиналиобщаться с совсем другими девочками, в том числе и постарше, для которых быличужими и непривычными, а значит, воспринимаемыми достаточно серьезно. С этимидевочками приобретался определенный сексуальный опыт, мальчики возвращались всвой класс, к своим ровесницам, обогащенные новым стереотипом поведения иновыми знаниями, и тут же кидались во все тяжкие доказывать одноклассницам иподружкам по двору, какие они теперь взрослые и крутые. Процесс доказываниясводился преимущественно к сексуальным посягательствам и дракам. Били мальчиков,которые нравились девочкам, били самих девочек, которые позволяли кое-что доопределенного предела, а потом испуганно просили остановиться. Ну и убивали,конечно.

Днем ей пришлось поехать в отделение милиции в Южный округ,где произошло сразу три «малолеточных» изнасилования. Нужный ей кабинетоказался заперт, но характер доносившихся из-за двери шумов не оставлял никакихсомнений по поводу того, что там происходило. Шла банальная пьянка, причемпосреди бела дня. Настя не стала стучать, зашла в соседний кабинет и позвонилагуляющим сыщикам по телефону.

– Что у вас за праздник? – спросила онанедовольно, понимая, что потеряла время напрасно. Никакой работы сейчас небудет.

– Стукалкину вчера четырнадцать лет исполнилось, –объяснил ей оперативник, к которому она приехала.

– Да, это повод, – не могла не согласитьсяона. – Но я, к сожалению, уже приехала. Как поступим?

– Присоединяйся, – предложил ей хозяин запертогокабинета. – Я сейчас открою.

– Ну открывай, – вздохнула Настя.

Жора Стукалкин был многолетней головной болью всегоотделения. Только за последний год на него было оформлено двенадцать материаловоб отказе в возбуждении уголовного дела. Он постоянно воровал, грабилподростков помладше, участвовал в драках, но привлечь его к ответственности додостижения четырнадцати лет было нельзя по закону. Преступление раскрывалось,на это тратились силы и время, а потом следователь выносил постановление оботказе в возбуждении уголовного дела в связи с недостижением виновным возрастауголовной ответственности. Но сам Стукалкин – это еще полбеды. Самое неприятноезаключалось в потерпевших, которых он ухитрялся обворовать. Они постояннообивали пороги в отделении, требуя вернуть украденное и наказать виновного, онине желали мириться с тем, что Жорик уже все съел, выпил, продал, проиграл взале игровых автоматов и взыскать ущерб с него лично как с малолетки нельзя, апытаться брать за жабры его непутевых алкашей-родителей бесполезно. Потерпевшиекричали на работников милиции, топали ногами, а некоторые даже плакали иограничения, установленные уголовным законом, воспринимали не иначе как пустуюотговорку, спрятавшись за которую ленивые милиционеры просто не хотят ничегоделать. Если раньше таких чудных деток отправляли в спецшколы, то теперь этимзаниматься никто не хотел. Много бумаг, много возни, но в то же время ещебольше работы по другим делам, связанным с более опасными преступниками, алюдей, наоборот, мало. Раньше неблагополучными детьми занимались хотя быкомиссии по делам несовершеннолетних, которые были при исполкомах. А где ониныне? Школы тоже трудных подростков отторгают, переходят на престижное лицейноеобразование, где учиться могут только лучшие, иными словами – достаточноспособные и имеющие родителей, которые в состоянии платить за обучение. А худшиеоказались никому не нужны. Поэтому симпатяга Жорик Стукалкин терроризировал всеотделение. Недели не проходило, чтобы он не попался на очередном подвиге.

– Вот пусть только попадется! – с грознойрешимостью повторял огромный мускулистый капитан, поднимая рюмку. – Вот впервый же раз, как он мне попадется, я его упеку на максимальный срок вколонию. Господи, какое счастье, что теперь можно его в суд отправить! Давайтевыпьем, ребята!

– Мечтатель ты, – грустно сказала женщина леттридцати с усталым измученным лицом и сильно накрашенными глазами. – Судытеперь добрые и демократичные, они детишек любят и жалеют, особенно если у нихродители пьющие. Не будет тебе никакой колонии. Дадут ему какую-нибудь ерундуусловно и снова на мою шею повесят. Что в лоб, что по лбу.

Настя поняла, что женщина работала в службе попредупреждению правонарушений несовершеннолетних.